Морские напевы

Мы пошли в капитанскую каюту. В ней было тепло и уютно. Сели за стол. Дядя Канай налил мне чаю из термоса. Несколько минут сидели молча. Капитан был хмурый. Я понимал его. Тюлени, добытые за два дня на островах "Колхозном" и "Суюндике", остались подо льдом. Мы работали, не жалея сил, мокли, мерзли, однажды даже чуть не перевернулись в лодке и успели доставить на судно всего лишь пять тысяч туш. Сорок пять тысяч остались лежать на островах. Теперь до них не добраться. Лед то и дело ломался под натиском волн и ветра. Лодки не пройдут к островам: всюду мели и льдины. Остается только ждать.

В день первой нашей охоты Рахмет-бабай верно предсказал погоду. Она быстро изменилась. В полночь ветер стих и ударил сильный мороз. Прибрежные воды покрылись льдом. Пока он был тонок, мы сделали немало рейсов. К вечеру забили тюленей на соседнем острове. Но на второй день разбушевалась снежная вьюга. Бродя по пояс в воде, тюленебойцы продолжали доставлять в лодки тюленьи туши, затем их переправляли на судно. После вьюги все суда только и делали, что пятились дальше в море. Вода убывала, становилось мелко, приходилось удаляться от островов. Льдины становились толще, и бойцы теперь следили за тем, чтобы они не пробили корпус судна. На исходе были и запасы продуктов. Но уйти от островов, на которых оставались туши забитых тюленей, не могли. Сегодня дядя Канай снова было попытался подвести судно поближе к острову. Маневр опять не удался. Тогда и загоревал наш кок.

— Почему вы ссоритесь с Тогайали? — спросил капитан. — В чем дело, а? Может, ты скажешь мне?

Какая-то нотка в его голосе насторожила меня и напугала. Я знал, что Тогайали приходится родственником дяде Канаю. И потому он взял его на судно. Я промолчал.

— Ты не думай, что я его защищаю, — проговорил дядя Канай, словно отгадав мои мысли. — Я его и сам не терплю, но на то есть причины. Мы жизнь прожили, и у нас мерки друг к другу свои. А вот почему ты с ним в ссоре?

— Скажите, дядя Канай, — проговорил я через некоторое время, в надежде хоть что-нибудь узнать. — Скажите мне, есть ли какая-нибудь связь между Тогайали и моими родителями? Скажите честно.

Капитан затянулся трубкой.

— Вот оно что, — пробормотал он, хмуро наморщив лоб. — Тебе Адильхан ничего не рассказывал?

Я покачал головой.

— Значит, ждал, когда ты подрастешь. Я бы тоже предпочел это. Есть вещи, Болатхан, о которых вправе рассказывать только те, кто сам пережил их. Назымгуль сама расскажет тебе. — Он снова затянулся. — А история обычная, Болатхан. Любили одну девушку двое… Вечная история. Ну, ладно, пей чай. — Голос капитана стал мягким. — Придет время — узнаешь. Я тебе вот что хочу сказать, Болатхан: будь мужчиной в любой жизненной ситуации.

4

Прошел еще один день. Продукты, которые нам сбросил самолет, отнесло далеко в сторону. Капитан два раза подходил к острову, но лед был еще не такой толстый, чтобы выдержать человека.

Сидели без дела, и мне удалось набросать несколько этюдов зимнего моря.

Вечером все собрались в кубрике. В помещении было так накурено, что хоть топор вешай. Железная печка накалилась докрасна.

Рахмет-бабай, потирая больную поясницу, гадал на фасолинах. Тогайали сушил у огня одежду. Дядя Канай и Сартай о чем-то негромко беседовали за столом.

Тогайали, словно и не было недавней стычки между нами, пододвинулся на скамье, приветливо предложил:

— А-а, дорогой Болатхан, иди сюда. Садись, погрейся. Доиграешься ты со своим рисованием.

— Спасибо! — поблагодарил я его тоже как ни в чем не бывало. Подошел, сел, с наслаждением протянул замерзшие руки к печке.

— Болатхан, иди сюда! — позвал меня Бекше, лежащий на тахте.

Я подошел к нему, присел на край постели. Коснулся ладонью горячего лба.

— О, какая у тебя холодная рука. Подержи немного на висках. Так ломит голову. Эх, была бы здесь моя Люда, сразу бы вылечила. Будь добр, свяжись с ней, скажи, что я заболел. Может, приедет?

Бекше, даже больной, оставался самим собой. Только он мог сказать "моя Люда" о девушке, любви которой еще не добился.

— Я уже связался. Она выехала.

Бекше счастливо заулыбался. Но улыбка у него была жалкая, похоже, болезнь отняла у него много сил.

— Кстати говоря, завтра день рождения Айжан, — продолжал он, понижая голос, чтобы не услышали другие члены экипажа. Извлек из-под подушки вдвое сложенный лист бумаги. — Пойди в радиорубку и передай ей телеграмму.

Я развернул лист. Это было теплое, задушевное поздравление. Мое сердце заныло.

— Передать от твоего имени? — выдавил я из себя. Это была самая что ни на есть примитивная ревность.

— Нет, зачем? От нас обоих. Поэтому можешь подписаться и сам.

Я успокоенно вздохнул. Вскочил, побежал в радиорубку. У дверей ее стоял дядя Канай и смотрел, не отрываясь, в сторону невидимых отсюда островов. Пока я подошел, капитан вошел в радиорубку. Я невольно задержался на палубе. С судов, стоявших с наветренной стороны, доносился тошнотворный запах: на них жалили тюленину.