Морские напевы

И я подумал, что эти райские птички, наверное, похожи на белых голубей того долговязого мальчика, который недавно побил меня. В тот день я долго бродил по берегу. Вечерело. Запад окрасился в багровый цвет, на востоке рождались сумерки. Море темнело. Неожиданно раздался переливчатый свист. Я оглянулся. На чердаке ближайшего домика стоял худой, длинный мальчик и размахивал шестом. Над ним, распластав крылья, реяла стая белых голубей. В лучах закатного солнца они казались розовыми. А мальчик вытаскивал из-за пазухи все новых птиц, подкидывал их вверх и размахивал своим длинным шестом. Голуби, словно по мановению волшебной палочки, кувыркали. сь в воздухе, описывая круги. Казалось, они купаются в длинных огненных лучах. Я застыл, зачарованный зрелищем. Потом побежал к дому, чтобы посмотреть на птиц поближе. «Может быть, — почему-то подумал я на бегу, — этот мальчик подарит мне пару голубей». И, словно прочитав мои мысли, прямо передо мной опустился белоснежный красавец с пушистыми чулками на ногах. Я протянул руки, чтобы схватить его, пригнулся и уже почти был у цели, когда кто-то ударил меня по затылку. Я упал на камни. Поднялся, поранив руки о шершавый гранит. Долговязый мальчик, что стоял на чердаке дома, успев засунуть голубя за пазуху, уже бежал к своему дому. И тут же до меня долетел громкий женский голос.

— Дурень!.. Зачем бьешь малыша?.. Сынок, не плачь. Я сейчас покажу этому Бекше!

Женщина, должно быть, была доброй, хотела успокоить меня. Но я отбежал в сторону, и мать Бекше, продолжая вслух ругать сына, вошла в дом.

Я и не думал плакать. Вернувшись на свои позиции, с интересом наблюдал за обидчиком, который, снова взобравшись на крышу и свистя, размахивал шестом, а голуби вновь летали над ним, кувыркаясь в сереющей сини вечернего неба. Конечно, я был зол на длинноногого Бекше. Не столько за то, что он ударил меня: было обидно, что Бекше не удосужился вникнуть в смысл моего поступка. И сейчас он не обращал на меня никакого внимания. Словно бы меня и нет на свете. Руки мои кровоточили. Я прошептал слова мести и поплелся домой.

Отец был дома. Оказывается, я и не заметил, как вернулись сейнера. Папа обнял меня, подкинул по привычке вверх, потом увидел мои пораненные руки и удивленно приподнял брови. Мне не хотелось рассказывать ему о случившемся, но отец нахмурился:

— Ты ведь сын капитана, не так ли?

Редко он бывал мрачным. Я тогда не знал, что отец вернулся без улова. Принял его настроение на свой счет. Пришлось рассказать обо всем, что произошло на берегу.

— А, вот оно что, — улыбнулся он скупой улыбкой. — Ты встретился с королем голубей. Хорошо, что не распустил нюни. Так поступай и впредь, мой сын. Никогда не жалуйся. Если в силах — отплати обидчику. Но не вымещай злобу на слабых. Наоборот, помогай им. Большей частью, это хорошие люди. Ты понял меня?

— Понял, папа.

Я вспоминаю сейчас слова отца и смотрю наверх, туда, куда тянет ручонки Жания, — нет там никаких райских птичек. Комната полнится воркованием бабушки и лепетом Жании. На кухне раздается счастливый смех мамы. Во дворе шалят малыши: дерутся и мирятся. В отдалении басит сейнер, заходящий в бухту. Звенит портальный кран. И мне хочется в море. Звуки его — глухие и монотонные — тоже прорываются в комнату. А Жания лопочет, и бабушка поднимает ее на руки, и я улыбаюсь, понимая, что в этом согласии старого человека и младенца есть что-то в самом деле непонятное мне, но обязательно хорошее, сродни возвращению отца домой.

3

О моей сестренке Жанне невозможно просто рассказывать. Она росла чудесным ребенком, слова и проделки ее были забавны. Жания стала украшением и радостью дома. Со временем наше чувство к ней обрело определенные критерии оценок людей. Если Жание кто-то не нравился, то, как правило, и мнения взрослых об этом человеке оказывались недалеки от отношения к нему малышки. Тогайали пал окончательно в наших глазах именно после одного случая, в котором немалую роль сыграла пятилетняя Жания. Чувства к нему и до этого были далеки от любви, но сестренку мы обожали, и ее отношение к поступку Тогайали лишило его последних остатков нашего уважения к нему.

Однажды мы всей семьей собрались в кино. В клубе демонстрировался интересный фильм. Папа надел свой парадный костюм. Мы — матроски, на головы — всегда модные бескозырки с надписью «Аврора». Жания тоже была в матроске с голубым отложным воротничком, на голове сверкал белоснежный бант. А сама она сидела, конечно, на плечах у папы.

Мы шли в кинотеатр, и настроение у всех было отличное. Папа, как всегда, что-то рассказывал, мы смеялись. Было еще светло, но на летнем высоком небе уже мерцала первая звезда. Само собой, первой звезду заметила Жания. Она протянула к ней ручки и закричала:

— Папа, достань!

— Звезду? — Папа обрадованно стал, подбрасывать ее кверху. — Бери, доченька, бери! Как я был бы счастлив, если б смог приблизить тебя к ней!