Морские напевы

— Не рисуй, мой мальчик. — Бабушка стала просить меня. — Брось это ненужное занятие. Оно не приведет к добру. И от моря держись подальше. Приключится с тобой что-нибудь, мы с Назымгуль не выдержим. — Бабушка поставила на стол чайник, пиалы. Принесла вазу с печеньем. — Кто-то подал жалобу, что учащимся, а точнее, тебе и Бекше, начислили заработка столько же, сколько и взрослым. Сегодня приходил один человек, как будто из милиции, спрашивал, сколько ты принес домой денег. Вот Назымгуль и решила у Каная выяснить. Хочет отдать деньги обратно.

— И как будем жить?

— Уедем отсюда в совхоз. Вот Бирмамбет зовет нас к себе. Примем отару овец.

— Но мне не хочется уезжать!

— Назымгуль настаивает. Она ведь твоя мать.

Удрученный услышанным, я молча направился к двери. Вышел во двор. Было темно. Я бесцельно пошел по улице. Вдруг донесся голос Айжан. Она догнала, схватила меня за руку.

— Болатхан, куда ты?

— Куда ноги приведут.

— Ну и ответ! — Она покачала головой. — Давай поговорим начистоту.

— О чем?

— Ты заставляешь переживать и плакать свою мать, как будто ей и без этого мало горя. Я прошу…

— Стать чабаном? — Голос мой прозвучал отчужденно.

— Решение Назымгуль правильное. Работать везде надо. Примите отару. Бригада будет семейная, у всех на виду. Мы поможем, если станет трудно. На море надо ждать погоды. Путина, сам знаешь, — небольшой отрезок времени, промысел тюленебойца зависит также от погоды. А с отарой дело верное. Подумай, Болатхан.

— Айжан, пойми, я — сын потомственного моряка.

— Ты просто трус!

— На море не так уж безопасно.

— Пусть на море и труднее и опаснее! — с жаром подхватила Айжан. — Но подумай о матери. И еще о том, что работа на фермах не менее ответственна и почетна. Ты подумай…

— Не терзай меня, Айжан.

— Ты хочешь сказать, что мы не найдем общего языка.

— Пока я вижу, ты не хочешь понять меня.

— В вопросе выбора специальности? Возможно.

— Не только. Выбор специальности — это одно. А вот неуважение человеческого достоинства…

— Ах, вот как! Прощай!

— Айжан!

Она не обернулась. Валенки бесшумно и быстро ступали по снегу. Я постоял с минуту, глядя ей вслед, потом пошел дальше.

Несколько дней я не видел Айжан. Сидел дома, занимался, обложившись учебниками. Мама и бабушка не беспокоили меня, видно, решили, что уговорили поехать в совхоз. А я ждал удобного момента, чтобы самому начать разговор с родными о своём будущем.

Наконец такой день настал. Началось с того, что Зангарина сняли с должности начальника экспедиции. Бекше сообщил мне об этом, улыбаясь во весь рот. Караван уже готовился к новому выходу в море. Суда были отремонтированы, загружены всем необходимым. Комплектовались бригады. Экипаж "Нептуна" остался прежним. Правда, Сартай потребовал было, чтобы Тогайали отчислили из бригады, но дядя Канай, поразмыслив, оставил его на "Нептуне". Не сошел на берег и Рахмет-бабай. В общем-то все мы были уверены, что он не покинет "Нептун".

Днем я сходил в школу, поменял учебники. Проконсультировался с преподавателями. По пути случайно встретил Рахмет-бабая. Он шел из магазина. Увидев меня, смущенно спрятал за спину сетку с продуктами, приветливо ответил на мое рукопожатие. Мне стало смешно, что он считает для себя зазорным ходить в магазин.

К вечеру поднялась вьюга. Снег бил в окно, ветер гудел, шуршал по стене дома. Некуда пойти.

Я занимался, время от времени поднимая глаза на портрет отца. В углу забили настенные часы — редкие мелодичные удары.

Вдруг распахнулась дверь передней, и в клубах морозного пара показалось двое здоровенных мужчин. Сверкнули из-под лохматых бровей пронзительные карие глаза.

— Мир этому дому! — густым простывшим голосом поприветствовал нас один из них в волчьем тулупе. Он тут же снял с головы лисий тымак[10] и стал отряхивать его от снега.

— О, Жолмамбет, братец мой! — Бабушка заспешила навстречу гостю.

Они обнялись. Жолмамбет скинул тулуп и, прежде чем пройти в горницу, стал выбирать сосульки из длинных усов и бурой бороды. Он был похож на огромного деда Мороза.

Вместе с Жолмамбетом пришел его сын Бирмамбет. Он был еще крупнее отца. Я хорошо знал обоих, они работали чабанами в том самом совхозе, куда собирались ехать на работу мои одноклассники.

Я поглядел на маму и бабушку, суетившихся возле гостей, и невольно улыбнулся. Рядом со степняками они выглядели как дети. Жолмамбет прошел на торь[11]. Все присели рядом… Посыпались вопросы — о здоровье, о благополучии дома, о погоде, о делах. Старик дотошно расспрашивал бабушку обо всем, что касалось жизни нашей семьи. Временами он упоминал имя отца и горестно вздыхал. В такие минуты сын его тоже напускал на себя удрученный вид, сутулил, насколько можно, свои широченные плечи, опускал голову.

Бабушка принесла шелковые мягкие одеяла, перед гостями появился дастархан. Вскоре подоспел и чай — на стол поставили самовар.

Старик степенно поглаживал свою длинную бороду, напоминающую лошадиный хвост, говорил медленно, словно выцеживал слова сквозь сито.

— Заботиться о детях — теперь наш долг.

— Да, дорогой Жолмамбет! — кивала головой бабушка. — На вас вся надежда.