Морские напевы

— Не беспокойся, сестрица, не оставим в беде. У меня нет никого ближе вас.

Мама и Бирмамбет молчали.

— В такую вьюгу вышли в дорогу, — заметила бабушка. — Мы признательны вам.

— Ну, такая погода нам не страшна. Это здесь, в поселке, вьюжит. А в степи всего лишь низовой буран.

Он долго рассказывал о том, как содержит зимой отару. Поведал, что скоро подойдет время окота, а людей в совхозе не хватает…

Легли мы в ту ночь поздно.

С приездом родственников жизнь в доме вошла в новое русло. С утра и до вечера только и знали, что варили и жарили. Самовар не остывал ни на минуту. Просто удивительно, как много степняки пили чая. Заглядывали соседи, прослышав, что у нас гости. Большей частью приходили старики и старухи, и снова слышались слова молитвы, снова садились все за дастархан, пили чай, ели мясо. И все говорили об одном и том же. Сперва вспоминали отца, хвалили его, жалели. Потом разговор переходил на погоду, хозяйственные дела.

Мне с братьями пришлось уходить к соседям, чтобы готовить уроки. Днем я старался заниматься в школе. Домой возвращался поздно вечером.

Мама целыми днями работала, не покладая рук. Месила тесто, варила мясо, прибирала в комнатах. И сегодня ожидались гости. Когда я пришел, она рубила дрова. Я взял топор из ее рук, наколол дров сам. Сложил их в сенях, прошел в дом. Сегодняшние гости были необычны. Мы встречали Рахмет-бабая и дядю Каная. Я с волнением ожидал предстоящего разговора. Протирая о половицы ноги, услышал, как бабушка отчитывала Холмамбета.

— Что ты мелешь? Какое аменгерство[12]? Аменгерство кануло в вечность! Назымгуль будет жить так, как пожелает ее душа.

— Ну, хорошо, хорошо! Мое дело, сестра, предложить свое покровительство. Мне жена найдется и там.

"Вот оно что! — подумал я с негодованием. — Вот зачем вы прибыли к нам!"

Во дворе послышались голоса. Шли Рахмет-бабай и дядя Канай. Они должны были сообщить моим родным о предстоящем нашем выходе в море. Снова я был зачислен в бригаду дяди Каная.

Жолмамбет тоже, видимо, понял, что гости пришли неспроста. Он знал, что Рахмет-бабай и Канай были близкими друзьями отца, и отец перед смертью просил, чтобы именно они, его друзья, позаботились о семье.

— Канай! И вы, почтенный Рахмет! — начал за чаем Жолмамбет, бросив на них пронзительный взгляд. — Мы сидим в доме, который живет горем. После Адильхана остались пятеро сирот. Вернее сказать, семеро. Моя сестра стара, Назымгуль часто болеет. Я приехал, чтобы поблагодарить вас за помощь. В горе вы были рядом с ними.

— Спасибо, долгих лет жизни и Рахмету, и Канаю, — сказала бабушка.

— По родственной линии у них нет никого ближе нас, — продолжал Жолмамбет, поглаживая бороду. — И я приехал, чтобы взять их под свою опеку. Это — мой долг. — Он посмотрел на мать и, казалось, читал самые затаенные мысли.

— Верные слова говоришь, аксакал, — закивал головой Рахмет-бабай. — Все мы должны позаботиться о семье Адпльхана. Это наш общий долг.

— Конечно, конечно, — Жолмамбет вновь овладел разговором. — Короче говоря, я приехал, чтобы увезти семью Адильхана в совхоз. Будут рядом со мной.

— А вы спросили нас? — не выдержал я. — Согласны ли мы? Вы подумали об этом?

— Еще как подумал. — Жолмамбет устремил теперь на меня свой взгляд. — Ты примешь отару овец. Вон как вымахал, раздался в плечах! Справишься с одной отарой. Семья поможет.

— Не получится. У меня другие планы!

— Помолчи! — прикрикнул старик. — Где это видано — перебивать, не дослушивать старших? И не думай, что я буду потакать твоим капризам.

— Я — сын потомственного моряка! Я пойду по дороге отца, учиться буду!

— Учиться?! Учись! Никто тебе этого не запрещает. Молодые животноводы все сплошь учатся.

— Птенчик мой! — Бабушка привлекла меня к себе. Я весь дрожал. — Перестань. Что с тобой?

Дядя Канай укоризненно покачал головой.

— Не ожидал, Болатхан, от тебя такой истерики, — заметил он, вынимая трубку изо рта. — Не ожидал. Ты, как мне кажется, человек рассудительный.

Я отошел к окну.

— Дорогой Канай, — заговорил Жолмамбет, и голос его прозвучал елейно. — Ты слывешь человеком прямым и справедливым. Разъясни этому несмышленышу, — он кивнул в мою сторону, — что ему самый резон переехать в совхоз. Человеком станет. Окрепнет. Сам себе будет хозяином.

— Болатхан — человек взрослый, — заявил дядя Канай. Он, видимо, был все же раздражен словами моих родственников. — Мы считаем Болатхана азаматом. Он должен сам решить свою судьбу, вот это и будет справедливо. Сейчас молодежи все дороги открыты. У каждого своя главная улица. Я вот слушал вас и думал: почему бы ему, например, не учиться на художника? У него есть дар художника.

— А кто же будет пасти овец? Нас, старых чабанов, остается все меньше и меньше. На кого останутся миллионы голов скота?