Морские напевы

— Какой еще грех, когда пергаун ненавидел мусульманскую веру? — вмешался Рахмет-бабай. — Да и имя святого — не игрушка.

— Пророк, святые… — усмехнулся Айса, садясь за стол. Ружье положил себе на колени. — Брехня все это, начиная от Сулеймана и кончая; мангыстаускими триста шестьюдесятью святыми.

— Триста шестьдесят? — удивился капитан Кадырали и потянулся рукой к своему отмороженному носу. — Значит, в каждом ауле был свой святой? А я что-то не помню святого своего родного аула. Ни одной знаменитости. Вот разве что Тогайали родился у нас…

Кубрик взорвался от хохота.

— Отдай ружье! — Тогайали не легко было сбить с толку.

— Подожди, Тогайали. — Рахмет-бабай осадил его. — Что же, выходит, неправда и то, что рассказывают о святом Ерсары-бабае?

— По словам стариков получается, что я потомок Ерсары-бабая, — ответил весело Айса. — Но что-то тоже не нахожу в себе ни капли сверхестественной силы. Вот разве что "святого" Тогайали два раза из воды вытащил.

— А почему бы Ерсары-бабаю и не быть святым? — не сдавался Рахмет-бабай.

— Ну, после вашего рассказа, в этом никто не сомневается, — с иронией продолжал Айса. — Между местечками "Большой кундик" и "Малый кундик" расстояние в однодневный переход. По легенде это пространство было очагом святого. Для своего бульона он брал соли из озера Тузбаир, не отходя от казана. Простому смертному до озера, как известно, пришлось бы идти полдня. Да и казан у него, наверное, был величиной с утес Шеркала. Знаменитому хорезмийскому святому со своим двадцатипятиметровым ростом делать нечего было бы рядом с Ер-сары. Ну, как рядом с Бекше наш Болатхан…

Новый взрыв хохота. Айса похлопал меня по спине.

— Может, вы не верите и в Масат-бабая? — допытывался старик.

— Почему? В это можно и поверить. Человеку отрубили во время молитвы голову, а он продолжал молиться. Потом положил свою голову в подол и зашагал невесть куда. Да еще на поводу вел кобылицу с жеребенком, ну, а что касается изображения его кобылицы с жеребенком на скале, это, думаю, вырезал один из предков Болатхана. Его сверстники охотились на зверей или пасли скот, а он висел на скале и вырезал рисунки. Акварелей тогда не было. Хотя некоторые рисунки на стенах мечетей выполнены и в красках.

— Ну, теперь отдай мне ружье? — попросил Тогайали. — Я посмотрю, как приклад ляжет на плечо. Ну, дай.

— А ты дай слово Болатхану, что не будешь стрелять в святых тюленей! — потребовал Айса.

— А как я узнаю, что он святой, а не обыкновенный? Кин, кин… Что, у них на лбу написано?

— Как увидишь рядом с ним детеныша, значит, святой, понял? Держи ружье.

— А-а! — Тогайали поймал ружье на лету. — Я уже пообещал Болатхану. — Он приложил ружье к плечу. — Здорово! Молодец, Болатхан. Мастер на все руки. Всех обскакал.

— Тут Кадырали, правда, задел важный вопрос, — заговорил Айса снова. — Святого у них в ауле не оказалось. Что, если святого сделать из Тогайали?

— Из меня? Кин, кин… А как это ты мыслишь?

— А вот, если умрешь раньше меня…

— Типун тебе на язык! — испугался Тогайали.

— Допустим, что это случилось, — продолжал Айса, блестя глазами. — Я и Кадырали закололи бы у могилы барана, повесили на шест лоскут белой материй и стали бы твердить, что тут захоронен святой человек.

— Это Тогайали-то? — спросил Сартай.

— Суеверные приходили бы отмаливать свои грехи, приносили бы жертвоприношения. — Айса снова увлекся. — На Мангыстау, глядишь, появился бы триста шестьдесят первый святой. Лично для Кадырали.

— Кин, кин…

— Началось бы паломничество. Резали бы овец, кумыс лился б рекой.

— Ах, черт побери! — воскликнул Тогайали и зачмокал губами. — Вот бы мне тогда встать из могилы и наесться до отвала.

Все захохотали. Только Рахмет-бабай сидел с обиженной миной на лице.

— Эх, Айса, — вздохнул он через некоторое время. — Не смейся, пожалуйста. Я и сам во многое из этих легенд не верю. Жалею, что и на этот раз ввязался в спор.

Старик помолчал с минуту и вышел из кубрика.

На другое утро дядя Канай и Бекше на "Шмидте" отправились на баржу. Повезли сдавать добычу всех трех бригад. Вернулись они вечером оба мрачные, молчаливые.

Капитан сразу же ушел в свою каюту. "Наверное, устал, — подумал я. — Хочет отдохнуть".

Бекше привез обратно Пушка и проигрыватель, и я понял, что Люда отвергла подарок. Он сунул мне тюленёнка и побрел к себе в радиорубку. Вид у Бекше был унылый. Плечи опустились, бакенбарды повисли. Он еле волочил ноги.

— Ты не заболел, Бекше? — спросил я. Мне не верилось, что человек может так измениться из-за неудачной поездки к девушке.

Бекше не ответил. Я накормил Пушка и вошел в радиорубку. Бекше рвал на мелкие кусочки тетрадь с письмами, посвященными Люде. Я взял его за локоть, усадил на койку. В такие моменты Бекше безропотно меня слушался.

— Выкладывай, что случилось?

Бекше уставился тусклыми глазами в угол.

— Язык проглотил?

— Оставь меня в покое, Болатхан.

— Почему привез обратно Пушка?

— А кому бы я подарил его?

— Люде.

— А где она, Люда? — он посмотрел на меня.

— Вы что, не нашли баржу?

— Нашли. Только Люды там нет.

— Ты же каждый день разговаривал с ней?