Морской волк

В бандитские девяностые двадцатого века, когда я учился в институте, мне, как меткому стрелку, предлагали подзаработать. Один выстрел мог бы обеспечить семью на несколько месяцев, а то и лет. К тому времени мои флотские накопления, благодаря инфляции, превратились в труху. Мы кое-как существовали на зарплату жены и мою стипендию. Тогда я устоял перед искушением. Не мог убить человека. Не мог — и всё. Теперь, растеряв во время странствий по прошлому всю цивилизационную накипь, относился к заданию, как к опасной работе. Я жил по законам общества, в которое попал. Они не ценили человеческую жизнь — и я больше не считал ее священной. Мне надо было прожить здесь, как можно дольше. Прозябать в нищете не хотелось. Начинать карьеру матросом при том, что знаю больше, чем все местные капитаны вместе взятые, тоже не собирался. Раз уж вы тут занимаетесь самоистреблением, то и я буду вести себя так же. С рыцарями жить — по-рыцарски бить. Впрочем, это уже были не рыцари. Оболочка осталась, а сердцевина сгнила.

Я лежу в засаде, оборудованной на склоне невысокого холма. Она в кустах между деревьями, метрах в десяти от опушки леса. Надеюсь, дым от выстрела не будет виден, а по звуку определят только общее направление, где находится стрелок. Ждать скучно, но не в напряг. В тени не жарко и насекомые не сильно достают. К счастью, в августе их становится меньше.

С моей позиции хорошо видна грунтовая дорога шириной метра четыре. По ней рано утром уехал на охоту Шарль де Сен-Эньян со своими друзьями и слугами. Поехал вместе с ним и Пьер де Бофремон. Убедившись в этом, я расплатился с трактирщиком, расспросив напоследок о дороге в Пикардию, где по слухам находился Карл, герцог Бургундский. Я со своим кутильером поехал на север, в сторону Фландрии, а потом сделал полукруг, оказавшись в лесу на берегу речки. Мы нашли два сухих ствола, сделали из них легкий плот, чтобы переправить сухими одежду, винтовку и боеприпасы. Лорен Алюэль остался охранять лошадей, а я переплыл через реку, толкая перед собой плот. На противоположном берегу протащил его выше по течению, чтобы на обратном пути, с учетом дрейфа, оказаться в нужном месте. Затем отправился к дороге, к намеченному вчера месту, где и подготовил снайперскую лежку. У меня еще оставалось время, поэтому прошел к реке и обратно, расчистив и обозначив метками на стволах деревьев маршрут отступления.

Сначала я услышал лай собак. Сразу вспомнились фильмы о немцах, которыес ищейками прочесывали леса, отыскивая партизан. Эти собаки не притравлены на людей, гнаться за мной не будут. Вот если бы на мне была волчья или медвежья шкура… Иногда здесь развлекаются таким способом: привяжут шкуру, связав заодно и руки, и разрешают убежать. Спасешься — твое счастье. Насмерть гончие редко загрызают. Порвут обе шкуры, а потом учуют человека и оставят в покое, но раны будут жутко болеть и долго заживать.

Вот всадники появились из-за поворота. Впереди скакали два охранника, вооруженные короткими копьями. Обычно такие копья использовали для расчистки пути на городских улицах, ударяя древком по головам раззяв. Следом ехали виконт и граф. Пьер де Бофремон — по дальней стороне дороги. Он был в том же просторном гауне. Граф слушал треп виконта Тоннерского, изредка кивая головой и произнося короткие фразы. Я подпустил их метров на семьдесят. Выстрелил в живот. Пуля была со стальным сердечником, который на такой дистанции прошьет и бригандину, и кольчугу. Макать ее в яд не стал. Не уверен, что отрава сохранит свои свойства после обжига раскаленными, пороховыми газами. Да и в эту эпоху проникающее ранение в живот смертельно без всяких дополнительных поражающих факторов.

От грохота выстрела вскинулись лошади, в том числе и графа де Шарни. Из-за этого я не сразу понял, попал или нет. Всадники, знать и слуги, сбились в кучу и приготовили оружие. Привыкнув к спокойной жизни, не знали, что дальше делать. Шарль де Сен-Эньян явно не годился в командиры. Я торопливо забивал в ствол новый заряд и следил за ними, прикидывая: может, не рисковать, не стрелять во второй раз? И когда уже загнал в ствол второй пыж, удерживающий пулю, заметил, как Пьер де Бофремон уронил повод и прижал левую руку к животу.

Я сразу перестал заряжать винтовку, пошел к реке, согнувшись и стараясь не шуметь. Удалившись метров на пятьдесят, выпрямился и пошел быстрее, а потом и побежал. Позади слышались голоса и лай собак. Идущие по следу лают не так. Плот был на месте. Я положил на него винтовку, сумку с боеприпасами и башмаки. Снимать одежду не стал. На противоположном берегу переоденусь. Вода показалась мне холоднее, чем была рано утром. Дно у берега было глинистое, вязкое. Ноги цеплялись за какие-то растения, которые резали пальцы. Я зашел по пояс и поплыл, толкая перед собой плот. Рука упиралась в неровные концы бревен, сверху светло-серые и теплые, нагревшиеся на солнце, а внизу холодные и потемневшие от воды. Снесло меня не так сильно, как предполагал, поэтому немного дольше прогулялся в башмаках, обутых на мокрые босые ноги.