Московская стена

Пытаясь притушить нехорошее предчувствие, Голдстон встал и под тяжелыми взглядами партизан-охранников вышел из ресторана вслед за пареньком. Никого из конвоиров больше не обнаружилось. Паренек отвел его в квадратный коридорный холл, где уже издали Голдстон разглядел в кресле хорошо знакомую грузную фигуру.

– Здравствуйте, Джон, – как-то суетливо обронил Быков, приподнимая свое могучее тело над креслом и протягивая короткопалую пухлую руку. – Рад видеть вас живым и здоровым.

Обычно почти неодушевленное лицо физика выглядело до странности живым. Неужели за него переживал? Видимо, Быков понял, что его раскрыли. Смутился. Потом еще пару минут собирался с духом, прежде чем начать разговор.

– Я обдумал сказанное вами во время нашей последней встречи. Мне захотелось вернуться к этой теме.

Голдстон печально улыбнулся:

– Боюсь, сказанное мной уже не имеет никакого значения. Я даже в туалет сейчас сам не могу сходить.

Быков сочувствующе кивнул. Кажется, даже серьезно.

– Насколько я понимаю, ваш статус может перемениться. И с туалетом, и вообще… Та женщина, которую обвиняли в шпионаже…

– Симонова? Сима?

– Точно. Она рассказала командиру партизан, что получала от вас помощь.

Жалко нет здесь Свенссона. Он бы оценил.

– И?

– Надеюсь, через какое-то время вы сможете отправиться куда захотите. Например, вместе со мной.

Голдстон закрыл глаза. Прислушался к себе. Он, несомненно, двигался. Ощутимо плыл куда-то в мощном, обволакивающем тело потоке. Там, далеко-далеко вниз по течению, его ждет Шангри-Ла. Нет, не бывший советский секретный научный центр. Волшебная страна, где с ним произойдет некая чудесная перемена, которая не может случиться больше нигде в мире. Он знает это, уверен больше, чем на сто процентов. Вопрос один: хочет ли он туда попасть? Претерпеть это загадочное и необратимое изменение? Да или нет?

– Почему вы решили взять меня с собой?

Кожа на лице Быкова сдвинулась складками, потом снова натянулась. Его всемогущий мозг-суперкомпьютер пытался подобрать из десятков тысяч слов несколько действительно нужных и сложить их вместе.

– В ядерной физике, чтобы запустить какой-то процесс, нужно сталкивать частицы. У людей точно так же. Ничего не происходит без взаимодействия.

Голдстон ответил ему серьезно, без иронии.

– Но я же для вас чужой.

– У материи, сил, частиц нет национальности. Есть заряд и масса.

– Моя масса вряд ли сравнится с вашей… Я уже и так ощущаю, что попал в поле вашего притяжения. Вращаюсь вокруг по эллиптической орбите…

Они расхохотались. Потом Голдстон смутился – он имел в виду в первую очередь интеллектуальную мощь физика.

– Главное – это заряд. А он таков, что нас с вами притягивает друг к другу. Мне трудно объяснить почему, но вам хочется верить. Силы – как в физике, так и в мире людей – действуют помимо наших мнений и предрассудков. Вспомните апостолов. На первый взгляд, мир был уже непоправимо грешен и обречен, но апостолы верили в грешников, и потому христианство победило.

Вера, о которой говорил физик, ощущалась сейчас Голдстоном даже физически. Обволакивающая стена упругого, горячего, покалывающего кожу воздуха. Голдстон чувствовал ее присутствие и во время первых встреч – но тогда оно было почти неочевидным, едва уловимым. Тем не менее эта невидимая сила наверняка так или иначе воздействовала на него. Выводила из состояния равновесия составляющие Джона Голдстона частицы, меняла их орбиты, перестраивала по кирпичику весь его каркас. Теперь все, в самом деле, готово к взаимодействию. Он и Быков вот-вот должны столкнуться.

– Что вы предлагаете?

– Отправиться в Сибирь. Посмотрите все своими глазами. Правда, есть одно условие. Только вы один. Без всякого сопровождения и военной охраны. Не знаю, как мы туда доберемся, но чисто математически шансы есть.

Голдстону вспомнилось – черная доска в витрине букмекерской конторы Саммертауна, на которой мелом писали ставки перед матчами премьер-лиги.

– Насколько они велики?

– Специально не считал, думаю, где-то один к трем.

Примерно как «Манчестер юнайтед» против «Ньюкасла».

– Можно сорвать хороший куш. У меня просто не остается выбора!

Он выдохнул с облегчением по поводу того, что все наконец-то решилось, и протянул физику руку.

* * *