– Трудно в Бога по-настоящему верить, Головастик. Все запутано у него там наверху… Вот, к примеру, интервенты. Если бы не они, то наши родные оборотни этот монастырь давно бы уже наизнанку вывернули. А эти спасают. Историю нашу спасают! Или вот президент чокнутый. Идиот и трус, который страну бросил в сложный момент. Не бросил бы – может, и выстояли бы, не рухнули. Но при том свой он, русский! Выпить с ним пол-литра и, глядишь, можно еще перевоспитать… В общем, когда без Бога – все просто, мы и они. Кто здесь жил и кто сюда пришел. А с Богом сложно, Головастик. В каждом человеке отдельно копаться надо. На весах его раскладывать. Нет у нас на это времени! Нету!
Колька задумался. Действительно сложно. Но, странное дело, сложность эта, напротив, казалась ему крайне завлекательной. Вот как контур Новодевичьего монастыря сложный – резной, детальный, и при том един, словно человеческое лицо. Подумалось: вот чего, наверное, ему не хватает в Вороне. У него, да, все просто. Это друг – поделись с ним последним, это враг – возьми его на прицел и спусти курок. Чувствовал Колька здесь подвох, какую-то неправду. Нужен ему тот, кто сможет объяснить эту самую сложность жизни. Только где же такого мудреца отыскать-то?
Уже рядом с набережной они, наконец, выбрались на обочину шоссе, которое вело к мосту. Заметно было, что дорогу определенно время от времени использовали по назначению. Снег кое-как расчищен, стоит указатель на английском в сторону монастыря. Когда со стороны реки донесся пока еще едва различимый гул двигателей, Ворон рванул Кольку за рукав, и они стремглав нырнули в придорожный кустарник, разросшийся за три года вольной жизни до таких размеров, что за ним, пожалуй, мог бы скрыться не только человек, но и лошадь. Вскоре подоспел целый караван – впереди БТР, немецкий «Боксер» с обрезанным под прямым углом задом и плоским, как у жука, панцирем, следом ехали автобусы с белыми флагами, прикрепленными на кабину у лобового стекла, и огромными надписями на боку «Не стрелять! Здесь русские!». Колька жадно всматривался в лица за стеклами автобусов – вот они, живущие за Стеной его, Колькины, соотечественники! Лица, все до единого женские, выглядели вполне довольными. На них не читалось ни малейших следов грусти или раскаяния по поводу пребывания под пятой интервентов. Какая-то тетка в пестром, красно-зеленом платке вроде бы даже широко улыбалась, о чем-то рассказывая соседке. Колька искренне расстроился. Вот ведь сволочи – живут в свое удовольствие, прислуживая фашистам, пока бойцы их отряда, немытые, полуголодные, слепнущие от слабого света, прячутся в подземном бункере в лесу… Внезапно взгляд выделил из общей цепочки похожих лиц, сливавшихся в полоску телесного цвета, один отдельный образ. Было довольно далеко, но Колька все равно четко разглядел его, словно кто-то, как в фильме, выхватил часть общей панорамы и стремительно приблизил к глазам. Каштановые волосы до плеч, мягкий, почему-то вызывающий внутренний восторг овал лица, две черточки широко поставленных глаз. Не в состоянии оторваться, Колька жадно следил взглядом за пассажиркой автобуса все те несколько секунд, пока та оставалась в пределах видимости. В последний момент на соседнем сиденье заметил еще и мужскую фигуру в шинели. Офицер? Почему тогда едет в автобусе с русскими? Что связывает его с этой женщиной? Зачем они отправились в монастырь? От этих вопросов, захвативших воображение, Колька даже забыл на время, где он сейчас и почему. Когда Ворон подал знак идти дальше, заметил его сигналы не с первого раза, потом нехотя поплелся следом. Мыслями был за бело-красной кирпичной стеной монастыря, вместе с прекрасной незнакомкой, которую видел в первый и, очевидно, последний раз в жизни.