Московские стрельцы второй половины XVII – начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки»

Нельзя не упомянуть о популярном мифе, связанном с отсутствием пикинеров в московских приказах. Бердыши, большие широколезвые топоры на длинных древках, которыми были вооружены московские стрельцы, были объявлены не просто гениальной находкой русских воевод, но оружием, с помощью которого стрельцы могли сочетать огневой бой и рукопашную схватку и с успехом противостоять западноевропейской пехоте. К сожалению, автор этого мифа не учел, что бердыши появились на вооружении московских стрельцов только в 1656 г. и долгое время существовали в стрелецком арсенале параллельно с европейскими шпагами «валлонского» типа[336]. Бердыши, благодаря своей дешевизне, универсальности и оптимальному сочетанию убойности и легкого (1,5 кг) веса, окончательно вытеснили шпаги и сабли из комплекса вооружения стрельцов только в 1675 г.[337]Марголин убедительно доказал, что московские стрельцы, никогда не имевшие пикинеров в своем составе, использовали для укрытия от вражеской кавалерии обозные телеги и даже окопы («закопи») еще в XVI в.[338] В случае рукопашной стрельцы бились как штатным оружием, так и всем, что попало под руку, что совершенно не противоречило ни здравому смыслу, ни нормам устава «Учение хитрости ратного строения пехотных людей», рекомендовавшему пехотинцам ради спасения жизни использовать любой предмет снаряжения, от каски до «бандольера», а также собственные руки, ноги и зубы[339].

Как отмечал А. В. Малов, в России «в конце 1650-х – 1660-х типовой пехотный полк солдатского или/и драгунского строя состоял из 1000 солдат, разделенный на 10 рот. Несмотря на свою универсальность, делением на роты полковая структура солдатских полков и многих других полков нового строя не исчерпывается. Генеральские полки состояли из 2000–3000 нижних чинов и структурно делились на тысячи. Помимо разделения на тысячи и роты в структуре полков имелись промежуточные организационные подразделения – шквадроны из 3–6 рот каждая (обычно из пяти), во главе с майором или с подполковником»[340]. Солдатский полк «нового строя» организационно почти ничем не отличался от московского стрелецкого приказа. Приказы «первого десятка» также насчитывали по 1000 стрельцов, разделенных на 10 сотен, и также могли быть разделены на тактические группы по 2–3 сотни во главе с «полуголовой/полуполковником». Стартовой тактической единицей в стрелецких приказах считалась сотня, идентичная солдатской роте. В 1666 г. в Первом Выборном солдатском полку появляются собственные пушкари и полковая артиллерия, по образцу московских стрелецких приказов[341].

Разница в боеспособности московских стрельцов и солдат состояла в том, что стрельцы несли службу пожизненно, а солдаты – только во время войны. Поэтому у стрельцов было изначально больше условий, благоприятных для воспитания в воинах требуемой командованием стойкости и воинских умений. В солдатских полках многое зависело от старших офицеров. Такие командиры полков, как Н. Бауман, Н. Фанстаден или Т. Далиель, могли обеспечить необходимый уровень подготовки личного состава, однако такие полковники не были правилом в частях «нового строя». Поэтому во время боя солдатам была необходима некая опорная точка, «хребет» всего пехотного строя, которым и являлись московские стрельцы. Битвы при Верках, под Полонкой, на р. Басе, под Конотопом, на р. Суе, печальный пример битвы при Кушликовых горах, оборона Могилева и Киева, штурм Динабурга и осада Риги дают именно такие примеры.

В 1655–1661 гг. русское командование старалось использовать сочетание массовой пехоты «нового строя» со стойкими и хорошо обученными московскими стрелецкими приказами. В 1655 г. стрельцы и солдаты еще не смешиваются между собой. Но уже в 1656 г. происходят изменения, порядок, по которому московские приказы пополняли только за счет лучших городовых стрельцов и «вольных гулящих людей», стал меняться. Война вносила свои жесткие коррективы. Так, среди раненых при штурме Динабурга московских стрельцов значился «даточной человек из города Колпина». Это свидетельствует о факте, пусть даже единичном, зачисления в московский стрелецкий приказ человека, не только не имевшего отношения к стрельцам, но представителя податного сословия. Согласно «Соборному Уложению» 1649 г., подобные зачисления были строго запрещены. Но голова Василий Пушечников пошел на явное нарушение государственного закона, и это нарушение никак не отразилось на его дальнейшей карьере.