Московские стрельцы второй половины XVII – начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки»

Таким образом, присягать Петру отказались не просто стрельцы, а элита элиты, Стремянной приказ. М.Ю. Романов упоминал, что поводом к такому вопиющему неподчинению послужили выкрики из строя, что не годится «меньшому вперед старшего крест целовать»[548]. Никогда раньше не бывало, чтобы московские стрельцы брали на себя ответственность решать, что верно, а что нет в вопросах престолонаследия. Факт отказа от присяги Стремянного приказа явился первым сигналом, что в корпусе и в московской части стрелецкого сословия произошли серьезные изменения.

Через два дня, 29 апреля, стрельцы приказов Ивана Полтева (2-й приказ, белые кафтаны), Никифора Колобова (7-й приказ, «серогорячие», т. е. «серы горячей», желтые кафтаны), Александра Карандеева (1-й приказ, Стремянной, черевчатые кафтаны), Владимира Воробина, Григория Титова (13-й приказ, лазоревые кафтаны), Семена Грибоедова, Андрея Дохтурова, Матвея Вешнякова, Павла Глебова, Ивана Нелидова, Родиона Остафьева (17-й приказ, «гвоздишные» кафтаны) и солдаты Второго Выборного полка генерала Матвея Кравкова «били челом Великому Государю в насильствах и в налогах, и во всяких разореньях на полковников и на пятидесятских…»[549]. Иными словами, против своих начальников выступили стрельцы 11 приказов – половина корпуса, причем среди недовольных были как «тысячные» приказы первого десятка, да еще во главе со Стремянным, так и «семисотные» приказы второго десятка. Обвинения, которые стрельцы выдвинули в челобитных, подробно перечислены в царских указах об отставке и наказании, например, в указе Семену Грибоедову. Цитату из указа ввиду ее важности следует привести целиком: «Им, стрелцом, налоги и обиды и всякие тесноты чинил… И на их стрелецких землях, которые им отведены под дворы, и на выморочных местех построил загородный огороды и всякие овощные семена на те огороды покупати им велел на зборные денги. И для строения и работы на те свои загородныя огороды жен их и детей посылал работати в неволю и в деревни своих прудов копати, и платин и мельниц делати, и лес чистити, и сена косить, и дров сечь, и к Москве на их стрелецких подводах возить заставливал. И для тех своихъ работ велел покупать им лошеди неволю, бив батоги. И кафтаны цветныея с золотыми нашивками и шапки бархатныя и сапоги жолтыя неволею же делать им велел. А из Государева жалованья вычитал ты у них многия денги и хлеб и теми сборными и остаточными денгами и хлебом корыстовался… И будучи на Государских службах в полкех и в малороссийских городех и в дорогах по тому же чинил им стрелцом всякие тягости и на подводах их возил… запасы…»[550]. Патриарх и бояре, назначенные разбирать иски по стрелецким челобитным, стремились как можно скорее утихомирить приказы, поэтому голову Грибоедова и других обвинили во всех указанных преступлениях, лишили чинов и подвергли позорному наказанию – битью кнутом и батогами[551].

С.М. Соловьев, как указывалось выше, считал стрелецких полковников однозначно виновными в тех обвинениях, которые выдвигали стрельцы. Однако аргументация, подобная вот этой: «Время было такое в конце царствования Феодора, что и полковники могли разнуздаться больше прежнего, и стрельцы могли своевольничать…», совершенно неубедительна.

А. В. Чернов проблематику, связанную с восстанием 1682 г., не рассматривал, т. к. целью его исследования был очерк развития вооруженных сил России XV–XVII вв. и обоснование появления регулярной армии в России в 40-е гг. XVII в., при формировании первых полков «нового строя». Московские стрельцы для него также были анахронизмом, как и все части «старого строя».

Н.И. Павленко писал: «Но на ухудшении положения стрельцов сказалась не столько отмена щедрых подачек, сколько общая обстановка в стране в короткое царствование Федора Алексеевича… Стрельцы превратились для командиров полков в неиссякаемый источник грабежа и насилия: стрелецкие полковники присваивали причитавшееся стрельцам жалованье, уподобляли их крепостным крестьянам, принуждая выполнять не относившиеся к службе работы, подвергали жестоким истязаниям, вымогали взятки и т. д…»[552]. Подобное доверие к источнику не выглядит убедительным. Текст указа с обвинениями полковнику Грибоедову нуждается в подробном анализе.

Прежде всего, следует учитывать, что Семен Грибоедов был заслуженным стрелецким офицером, обладал хорошим тактическим глазомером. Именно Грибоедова воевода Г. Г. Ромодановский отправил в осажденный Чигирин с инспекцией. От мнения головы, оборонять или эвакуировать крепость, зависела судьба кампании. Грибоедов сумел разобраться в непростой обстановке внутри крепости, оценил «рвение» Гордона и принял тяжелое, но единственно верное в сложившихся условиях решение рекомендовать воеводе оставить крепость.

В бою голова показал себя хорошим полевым командиром, вполне справлявшимся со своей должностью. Это тем более важно, что для исследователей Грибоедов выступал не как конкретный человек, а как пример злоупотреблений стрелецкого полковника.