Московские стрельцы второй половины XVII – начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки»

Никто не принял во внимание ряд очевидно абсурдных обвинений. Голова Грибоедов никаким образом не мог выгнать в свою деревню на работы стрелецких жен и детей, т. к. семьи стрельцов не являлись личным составом приказов и головам не подчинялись. Грибоедов мог нанять работников из числа стрелецких семей своего приказа, но и только. Заставить стрельцов покупать лошадей было невозможно даже побоями, т. к. те, кому была нужна лошадь в хозяйстве, могли ее купить достаточно свободно, а для перевозки боеприпасов, пушек и продовольствия во время походов стрельцам выдавались казенные «орленые» лошади из дворцовых табунов[553]. Знаменитая цитата про кафтаны, шапки и сапоги вызывала у униформологов немало споров. Думается, стрельцы были недовольны тем, что голова якобы приказал им шить униформу из выданного сукна и других материалов самостоятельно, без оплаты работы из Приказа Оружейной палаты или Царициных мастерских. Дело в том, что московские стрельцы шили свою униформу, но не просто шили из выданных отрезов ткани, а выполняли заказы на пошив, как ремесленники московского посада[554]. В данном случае Грибоедов каким-то образом лишил стрельцов заработка, что и стало одним из обвинений. Также возможен вариант, что Грибоедов просто претворял в жизнь положения голицынской реформы, по которой московские стрельцы лишались «суконного» жалованья и должны были «строить» служилое платье сами, на собственный кошт. Претензия про подводы также не выдерживает критики, т. к. упоминаются «их», т. е. стрельцов, собственные подводы, тогда как весь транспорт в походе был казенным. Удерживать жалованье голова также не мог, т. к. жалованье выдавалось каждому стрельцу лично в руки под роспись, о чем сохранилось множество свидетельств – раздаточные книги денежного и хлебного жалованья московским стрелецким приказам[555]. Возможность присвоить деньги больных или выбылых стрельцов у головы была, но очень слабая, т. к. в московских приказах стрельцы служили поколениями, и за несправедливо обойденного жалованьем могла вступиться родня. Не следует забывать, что в 1679 г. этот офицер получил назначение в один из приказов первой пятерки, а в 1680-м г. была проведена военная реформа В. В. Голицына, по которой стрельцы были лишены жалованья, замененного на земельные наделы. Поэтому обвинения в хищениях жалованья также выглядят надуманно. Практика откупов за караулы и даже за военные походы сложилась задолго до головы Грибоедова. Периодически стрелецкие офицеры злоупотребляли своим положением, например, упомянутые в первой главе настоящей работы Афанасий Левшин или Герасим Козлянинов. Вполне возможно, что Грибоедов принимал откупные деньги от богатых стрельцов своего приказа, не желавших рисковать в походах. Возможно утверждать, что истинной причиной челобитной был земельный спор, «огороды» на стрелецких землях, которые устроил Грибоедов. Ранее, при наличии регулярно выплачиваемого жалованья, государственных привилегий и социальной защиты, стрельцы могли стерпеть такое своевольство своего командира или даже договориться с ним на взаимовыгодных условиях. После реформы Голицына московские стрельцы стали зависеть от своей земли, и утрата каждого клочка могла стать условием выживания. Поэтому действия головы не могли не вызвать такую резкую реакцию.

После удовлетворения исков по челобитным стрельцы совершили ряд совершенно диких в свете их прежней службы поступков. Так, в слободах целую неделю шли расправы над средним и младшим командным звеном. Стрельцы избивали и даже убивали, сбрасывая с раскатов, десятников, пятидесятников, сотников и полуголов, кто отваживался появиться в слободе[556]. Формальной причиной таких действий было якобы стремление рассчитаться с теми, кто присваивал себе стрелецкие деньги, и выправить на них все незаконно присвоенное.

С. М. Соловьев в качестве причины такого падения дисциплины в стрелецких приказах выдвигал интересный тезис о группе заговорщиков, связанных с князем Хованским, который прямо подстрекал стрельцов к неповиновению. «Прежде всего, говорят, обратился к стрельцам Хованский; слова его, как известного боевого воеводы, производили сильное влияние. «Вы сами видите, – говорил Тараруй то одному, то другому из стрельцов, – вы сами видите, в каком вы у бояр тяжком ярме, теперь выбрали бог знает какого царя, увидите, что не только денег и корму не дадут, но и работы тяжкие будете работать, как прежде работали, и дети ваши вечными невольниками у них будут; а что всего хуже, продадут и вас и нас в неволю какому-нибудь чужеземному неприятелю, Москву сгубят и веру православную искоренят»[557]. Но не один Хованский делал подобные внушения; Иван Михайлович Милославский, лежа на постели, притворяясь больным, кипятил заговор: к нему по ночам приходили выборные стрельцы – Одинцов, Петров, Чермный и толковали о стрелецких движениях вместе с Толстым, Цыклером, Озеровым…»[558].