Московские стрельцы второй половины XVII – начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки»

Наиболее вероятную причину, по которой стрельцы поддержали царевну и патриарха в конфликте с раскольниками, наметил, но не стал выделять С.М. Соловьев. 5 июля 1682 г., во время прений в Грановитой палате, в ответ на выпад одного из расколоучителей Софья со слезами на глазах «…начала говорить: «Если Арсений и Никон патриарх еретики, то и отец наш и брат такие же еретики стали; выходит, что и нынешние цари не цари, патриархи не патриархи, архиереи не архиереи; мы такой хулы не хотим слышать, что отец наш и брат еретики: мы пойдем все из царства вон». С этими словами царевна отошла от своего места и стала поодаль. Хованский, бояре все и выборные расплакались: «Зачем царям-государям из царства вон идти, мы рады за них головы свои положить». Раздались и другие речи между стрельцами: «Пора, государыня, давно вам в монастырь, полно царством-то мутить, нам бы здоровы были цари-государи, а без вас пусто не будет»…»[574]. Слова раскольников о том, что царь Алексей Михайлович был еретик, не просто переворачивали стрелецкий мир с ног на голову, они разрывали его в клочья. Если стрельцы не слишком признавали право Софьи править от имени Государей, о чем как раз свидетельствует резкий выпад с предложением уйти в монастырь, то признание Алексея Михайловича еретиком было равнозначно признанию еретиками и врагами Веры и Государя самих себя. В 1682 г. личный состав московских приказов в подавляющем большинстве состоял из участников подавления восстания Степана Разина, русско-турецкой войны 1672-82 гг. и Чигиринских походов. Наряду с ними продолжали нести службу и ветераны последнего этапа Тринадцатилетней войны. Не следует игнорировать то обстоятельство, что поколение московских стрельцов, служившее в конце 70-х гг. – начале 80-х гг. XVII в., выросло на рассказах своих отцов и дедов, прошедших первые этапы Тринадцатилетней войны и русско-шведскую войну 1656–1658 гг. Все это время прошло под знаком абсолютной верности московских стрельцов Алексею Михайловичу. Царевна жалобно пригрозила «уйти из Москвы», демонстрируя нежелание жить и править там, где бесчестят память ее отца и брата. Столица и Государство без Государя были для стрельцов совершенно немыслимы. Старая вера, которую считали вариантом решения всех проблем, оказалась отрицанием самой сущности московских стрельцов, их связи с царем. После указа об удовлетворении стрелецкой челобитной они рассматривали себя как неотъемлемую часть государства, невозможную без Государя и без Службы. Раскольники же предлагали анафемствовать все, что составляло самую суть стрельцов. Старообрядческие лидеры, «твердые адаманты», были для стрельцов чужаками. А царевна была дочерью своего отца. Мудрая Софья еще больше подчеркнула это обстоятельство пожалованием «погреба», как это практиковалось во времена Алексея Михайловича. Ключевым в этом пожаловании был не алкоголь, а сам факт пожалования, демонстрация щедрости и, самое главное, преемственности царской власти. Стрельцы поддержали царевну, т. к. они просто не могли поступить иначе.

После ликвидации Софьей князя И. А. Хованского тон стрельцов разительно поменялся[575]. В челобитной Стремянного приказа Н. Д. Глебова нет ни слова ни о каких гарантиях, столбе, почетном наименовании и т. п.: «…и Вас, Великих Государей, на гнев привели, и в винах наших волны Вы, Великие Государи, Цари, смилуйтеся!»[576]. «Точка фокуса» всего восстания, князь И. А. Хованский, был объявлен изменником и казнен вместе с сыном. Таким жестоким наказаниям представители высшей знати не подвергались со времен окончания Смоленской войны, когда были казнены воевода М. Шеин и окольничий А. Измайлов с сыном. Группа стрельцов-раскольников осталась без руководства и без покровителя. Основная масса московских стрельцов не поддерживала этих радикалов. Во главе Государства снова встал Государь, даже два, которым стрельцы должны были служить. Думается, что покаянный тон челобитной можно объяснить именно так. Доводы о том, что стрельцы якобы испугались дворянской конницы или других сил, не выдерживают критики. В руках московских приказов, отлично вооруженных и оснащенных артиллерией, был Кремль – неприступная крепость – и вся Москва. Никакая дворянская конница или солдаты не могли противостоять десятитысячному контингенту, если бы он решил драться насмерть на московских улицах.