— Хорошо, Боря, — Морозов склонил голову набок и посмотрел на него снизу вверх, прищурившись, с каким-то странным любопытством. — Будем считать, с деньгами решили. Твое уважение я ценю. Садись, отдыхай. Дыши воздухом.
Борис вернулся к своему стулу, поднял стакан с красным вином и осушил его в два глотка. На сердце сделалось немного легче, по-прежнему побаливала голова, то ли от этого дыма, то ли от жары. Хотелось напомнить Быстрицкому обещание забросить Бориса домой или хоть до Москвы, до ближней станции метро. Вместо этого попросил сигарету, сказал, что год не курил, но вот сейчас так захотелось, что нет сил удержаться. Борис жадно затянулся и закашлялся, табак был сырым, неприятным на вкус, горько-кислым. Но он все-таки скурил сигарету почти до конца. Быстро смеркалось, налетал ветер, шуршал желтой листвой. Кто-то подогнал ближе машину, осветил фарами место пикника.
Краем глаза Борис заметил, как к Дато, сидевшему на прежнем месте, подошел один из незнакомых мужчин и, не проронив ни звука, наотмашь ударил кулаком по лицу. Все происходило в полной тишине. Дато хотел встать со стула, но получил встречный удар в нос, снова сел, хотел закрыть лицо руками, но пропустил еще один удар. Другой мужчина, стоявший за спиной Дато, быстро наклонился, просунул руку под подбородок, согнул ее в локте, выполнив удушающий захват. Дато закашлял, замахал руками, словно мух отгонял. Лицо покраснело, стало наливаться синевой. Тот человек, что стоял перед ним, пнул подошвой ботинка в грудь. И дважды повторил удар, но сильнее, прицельнее. Лиза закричала:
— Ну вот, мальчики, опять начинается… Ну, хватит… Приехали отдохнуть…
Она забыла про сигарету на мундштуке и во все глаза смотрела, как Дато, хрипит и старается оторвать чужую руку от шеи, но тщетно. Он выдувает из носа кровавые пузыри и мычит, хочет что-то сказать, но не получается.
Быстрицкий замер на месте, наблюдая за избиением, а когда Борис стал вставать, схватил его за руку, придвинул стул, притянул к себе и горячо зашептал в ухо:
— Умоляю, только ты не лезь… У них тут свои дела. Говорю тебе, — сиди и не рыпайся. Себе хуже сделаешь. Умоляю…
Борис пытался вырваться, но тут понял, что выпил напрасно. Движения сделались вялыми, медленными. Ему удалось подняться, но Быстрицкий повис на нем, ухватившись руками за шею и плечи, не давал шагу сделать. Дато лежал на земле, его били ногами. Он закрывал ладонями окровавленное лицо и стонал.
— Хватит, господи, — громко и четко сказала Лиза. — Вы же культурные люди… Ну, что вы…
Кто-то открыл багажник, из него выволокли щуплого человека в светлых брюках и голубой рубашке навыпуск, разорванной на груди, он был забрызган какой-то бурой жидкостью. Лицо синее, заплывшее от побоев, один глаз то ли выбит, то ли заплыл. Руки связаны за спиной стальной проволокой.
Подошел Морозов, присел на корточки перед ним, что-то сказал, но человек не ответил. Морозов снова что-то говорил, но человек его не слушал или просто потерял способность слушать. У него тряслась голова, а рот был широко открыт, будто ему не хватало воздуха. Морозов был раздражен, он щурился, что-то повторял, загибал пальцы. Потом встал, отошел в сторону и прикурил сигарету. Его взгляд встретился с взглядом Бориса. Морозов подошел на расстояние шага, бросил сигарету и плюнул на траву.
— Слушай, комсомольский вождь, — сказал он отрывисто, разделяя слова. — Ты как тестя называешь, папочкой? И какие у тебя с ним отношения? Сыновние, родственные?
— Прохладные.
— Давай начистоту… С деньгами мы вопрос решили. Ты ничего не должен. Но вот "Волга"… Как с ней быть? Я ведь рассчитывал на тебя. И кажется, предупреждал: мне нельзя динаму крутить. Короче: ты мне должен машину. И ты ее отдашь.
— Это как же?
— Попросишь папочку помочь. Он все устроит. Но поторопись. Иначе я огорчу твоего родственника. Он уверен, что отдал дочь за положительного парня, строителя коммунизма. А паренек-то с гнильцой. Шубин узнает о твоих отношениях с неким иностранцем по имени Пол Моррис. Интересный тип этот Пол, правда? Очень интересный. Спекулянт антиквариатом, контрабандист. И ты с ним заодно. Папочка не очень обрадуется. Как думаешь?
Борис почувствовал себя так, будто пропустил тяжелый удар под ложечку. Дыхание перехватило, он хотел что-то сказать, ответить, но не мог. Сел, словно парализованный, и таращил глаза в темноту.
— Пол Морис — журналист, — сказал он. — Он…
— Не хочу слушать этот жалкий треп.
Морозов отошел в сторону, взял за руку Лизу, увел за собой, посадил в машину, сам сел за руль и уехал. Борис встал, стараясь прийти в себя. Он смотрел на Дато, — тот лежал на траве с закрытыми глазами и не двигался. Кровь на лице стала засыхать. Другой мужчина со связанными руками и дрожащей головой стоял на коленях, тихо стонал и таращил глаза, будто чувствовал, что самое страшное еще не начиналось, но ждать уже недолго. Борис подошел к Дато, наклонился, приложил пальцы к шее, кажется, пульса нет.