Москва 1979

Но тут кто-то подскочил сзади, и с размаху ударил по затылку веткой, короткой и тяжелой, как дубина. Мир закружился перед глазами, небо поменялось местами с землей, Борис почувствовал, что проваливается в пропасть. Он очнулся, когда небо сделалось черным, высыпали мелкие холодные звезды и появилась молодая луна. Он сел на холодную влажную траву, пощупал затылок. Болит голова, что ж, это неплохо, значит, он жив. Тлел костерок, слышался плеск близкой реки. А вокруг — никого. Откуда-то из темноты появился Быстрицкий с фонариком в руках.

— Ну, все в порядке? — спросил он. — Я давно уж дожидаюсь, когда вы в себя придете. Ничего страшного не случилось. Просто ушиб. Я осмотрел… Да, я немного понимаю в медицине.

Он помог подняться, довел до машины и принес портфель. Дорогой он молол какую-то чепуху, перескакивая с одного на другое. Мол, сегодня у Морозова было плохое настроение, у него какие-то неприятности, но он человек отходчивый, наговорил всякого, что поделать, — не сдержан на язык, — потом жалеет о сказанном, даже прощения просит. Да, и такое бывает… Борис чувствовал себя ужасно, голова раскалывалась, на шее, в том месте, куда ударили палкой, было довольно глубокое рассечение, из ранки сочилась кровь. Быстрицкий сказал, что к врачу идти не надо, а то он будет приставать с вопросом, как при каких обстоятельствах получил травму, кто ударил и чем. И не окажет помощи, пока не услышит правду. Кроме того, врачи обязаны сообщать милиции о таких вот, подозрительных травмах.

Они заедут в гараж Быстрицкого, это по дороге, там есть все необходимые медикаменты и чистая вода. И вправду, до гаража доехали быстро. Быстрицкий, включил в боксе свет, очень ловко, словно профессиональный врач, обработал рану, заклеил ее пластырем. И сказал, что это сущий пустяк, царапина, не стоило беспокоиться. Затем посадил Бориса в машину и отвез домой. Борис открыл дверь квартиры во втором часу ночи. Жена уже спала, он разделся, сел в кухне и приложил к затылку кубики льда, завернутые в полотенце.

Глава 36

Пол сидел на широком подоконнике и смотрел за окно. Долгий день превращался в фиолетовый вечер. Пол взял стакан с широким днищем, сделал глоток виски, разбавленного водой. Он ждал Галину Шубину, она обещала привести художника Валентина Егорова, просила помочь этому парню, но какая помощь нужна, — не захотела объяснять по телефону. Пол прикурил сигарету, слез с подоконника и, заложив руки за спину, побродил по комнате. Из мебели здесь всего два стула и бельевая тумбочка, на широком окне нет занавесок, на стенах полтора десятка картин современных московских художников, купленных по случаю.

Он не любил и не умел ждать, а Галя привыкла опаздывать. Время шло, Пол волновался. Сегодня от Бориса приедет посылка, — несколько фотопленок с отснятым материалом. Не встречаться самим, а передать пленки с Галей, идея хорошая, — проверить эту женщину, провести личный обыск, — не рискнет никто. Если Галю попробует остановить на улице оперативный сотрудник КГБ, — грянет скандал. Но Галю не остановят на улице. Все знают, кто она такая, всем знакомы правила игры, согласно которым дети членов Центрального комитета КПСС, — неприкосновенны. Все это так, но Пол все равно волновался.

С высоты второго этажа виден внутренний двор, закатанный асфальтом и заставленный автомобилями, где нет ни единого дерева, только голое плоское, как лепешка, пространство, вечно темное, со всех сторон закрытое забором и домом, где жили иностранцы. Дом построен при Сталине, высокий, отштукатуренный и окрашенный серой и бежевой, с белыми лепными украшениями, портиками, и прочими архитектурными излишествами, которые уже вышли из моды.

Собственно, это даже не один, а три дома, соединенные вместе общими боковыми стенами, если смотреть сверху получится что-то похожее на латинскую L. Два первых дома заселены москвичами, в третьем доме, который стоит фасадом в тихий переулок, живут граждане капиталистических стран, служащие крупных зарубежных компаний, дипломаты, аккредитованные в Москве, и журналисты. Чтобы по мере возможности предотвратить общение советских и иностранных граждан, а также их детей, задний двор огородили забором, кирпичным, метров пять высотой. Все четыре подъезда выходят на этот темный двор, попасть сюда можно одним путем — через арку, глубокую и темную.

Напротив арки железная будка с окошками, днем и ночью, сменяя друг друга, дежурят милиционеры. Они знают в лицо всех жильцов, их жен, детей, прислугу. Если во двор попадает чужак, он должен объяснить милиционеру, куда держит путь. Пол увидел, как во двор вошла статная женщина в бежевом в белый горошек платье и солнечных очках, за ней плелся долговязый субъект лет сорока в затертых джинсах, вытянутых на колеях, и старом пиджаке. Он нес картину, упакованную в оберточную бумагу. Милиционер проводил парочку взглядом, но останавливать не стал. Он знал Галю в лицо, знал, к кому она идет. Через стекла будки было видно, как он снял трубку телефона и стал набирать номер.