Москва 1979

Во второй половине дня два оперативника в штатском вошли в служебный кабинет Гончара. Поздоровались, поставили на стол небольшую картонную коробку и попросили расписаться в какой-то бумажке. Оба были упитанными, немолодыми. Один, что постарше и ростом пониже, похожий на дачника, в летней кепочке и легкой бежевой куртке, носил пистолет в подплечной кобуре, но куртка была тесновата и рукоятка пистолета выпирала. У него было лицо с крупными чертами, покатым выпуклым лбом, большим носом и толстыми лоснящимися щеками, будто натертыми маслом. Гончар называл его дядей Геной.

— Ты на машине? — спросил Гончар.

— Конечно, — кивнул головой дядя Гена. — Сегодня наша смена до девяти часов. Мы в твоем распоряжении.

— Надо будет подъехать на проспект Мира. Но это позже. Сначала дождусь звонка. Не мешает убедиться, что квартира пустая.

Другой мужчина, немного помоложе первого, с рябым дряблым лицом, голубыми ясными глазами и большой плешью, почти лысый, был похож на приезжего, скромного провинциала, оглушенного скоростью столичной жизни. Звали его Игорем Ивановичем или просто Игорем. Он прятал один пистолет за поясом брюк, а второй ствол, — во внутреннем кармане темного безразмерного пиджака, который никогда не расстегивал. С Гончаром оба были давно знакомы, поэтому без спроса присели к столу, закурили и стали, посмеиваясь, говорить про какую-то женщину, общую знакомую.

Возле окна сидел Стас Лыков, на которого никто не обращал внимания. Сегодняшний день был наполнен утомительной бумажной работой, Стас устал, ему нечего было делать в кабинете, среди малознакомых мужиков, с которыми прежде сталкивался всего несколько раз. Лыков поглядывал на часы, ждал окончания работы, чтобы отправиться домой и отоспаться. Он хмурил брови, делая вид, что читает документы, и боролся со сном.

Гончар открыл коробку, вытащил из нее фотоаппарат "Зенит — Е", точно такой же, что у Бориса Зотова. Гончар вынул камеру из кожаного футляра и стал что-то разглядывать через увеличительное стекло. Затем включил электрочайник, достал банку с кофе и пачку рафинада. Когда разговор о знакомой женщине зашел слишком далеко и стал откровенным, он попросил Лыкова, если не очень затруднит, немного погулять, пока они посплетничают. Лыков обрадовался просьбе, спросил, можно ли совсем уйти, но Гончар не разрешил. Мол, это у простых граждан рабочий день к концу, а у чекистов, — он не нормированный, может, только сейчас все самое главное начинается.

Лыков вышел в коридор, спустился по лестнице вниз, дошел до угла, купил эскимо на палочке, в белой бумажке, вернулся назад, сел на лавочку во дворе. Он доедал мороженое, когда лестничное окно на втором этаже распахнулось, Гончар помахал рукой и крикнул, чтобы Стас шел к машине. Машина оказалась видавшей виды "Волгой", неопределенного цвета с надписью "Геодезия" вдоль кузова. Быстро доехали до дома, где жил Борис с женой. Дядя Гена уже бывал здесь и хорошо ориентировался, он поставил машину в дальней части двора так, чтобы был видел вход в подъезд.

— Сейчас мы заменим фотоаппарат Зотова на его точную копию, — сказал Гончар. — За ночь эксперты проведут исследование. Если фотографии сделаны этой самой камерой, — лично я в этом не сомневаюсь, — мы завтра же задержим Зотова. И предъявим ему обвинения.

Сейчас надо связаться с дежурным офицером с Лубянки, выяснить, где сейчас Зотов и его жена, ну, чтобы случайно не встретиться с ними в неподходящий момент на лестнице или в квартире. Но рация в машине не работала, дядя Гена сказал, что вчера поздно закончили работу, не было времени вызвать техника, чтобы ее починить. Тогда Гончар вложил в ладонь Лыкова бумажку с телефонным номером, приказал сходить к автомату, позвонить и спросить дежурного офицера, где сейчас Борис и его жена, просто на всякий случай, для перестраховки. Лыков вышел на проспект, дошагал до телефонной будки.

Как раз перед его носом будку заняли два мальчишки лет двенадцати. Одно из стекол будки было разбито, дверь закрывалась неплотно, поэтому Лыков хорошо слышал разговор. Сначала, он хотел прогнать мальчишек, но, оказалось, они звонили больной бабушке, — раз такое дело, — и Лыков подождет, пара лишних минут — не проблема. Сначала говорил один из внуков, он подробно расспросил бабушку о самочувствии, о каком-то Пахоме, который обещал принести хлеба, но не принес, о тете Свете, которая тоже хворает. Потом трубку взял другой мальчик и стал задавать те же самые вопросы, о самочувствии, о Пахоме и тете Света. Лыков постучал монетой по стеклу:

— Долго вы еще?

— Сейчас дяденька, — сказал тот мальчик и продолжил в трубку. — Да, бабушка… Хорошо, хорошо… А мазь у тебя не кончилась? А то мы можем привести. Ага, ага… Понял, хорошо. Ну, да свидания. Все, пока, бабушка. Даю трубку Мише, он что-то хочет сказать.

Трубку снова взял Миша, стал спрашивать про мазь, про тетю Свету. Лыков постучал монетой по стеклу и подумал, что мальчишки хорошие. Помнят о больной бабушке, звонят. А еще говорят, что нынешнее поколение школьников какое-то равнодушное, бессердечное.