Москва – Багдад

— Нами были обнаружены развалины храма местного бога Сина, а также интересные некрополи с погребениями или в круглых гробах, или под кирпичными сводами. Бедных тут погребали в глиняных сосудах. Раскопками обнаружены оборонительные стены, дворцы, храмы, зиккурат, гробницы. Найден клинописный архив. При скелетах найдены остатки погребальных пелен и много глиняных, реже — медных сосудов, некогда содержавших пищу и питье. Сохранность глиняных гробов и сводов объясняется дренажными приспособлениями: осушка холмов достигалась вертикальными глиняными трубами, опущенными в почву.

— Даже и сегодня не каждый город так предусмотрительно устроен, — с просветленным взглядом замечал попутно Гордей.

— После наших раскопок здешняя древняя история значительно обогатится уточнениями и новыми материалами, — пообещал на прощание археолог.

— Да, удачи вам, — поблагодарил Гордей экскурсовода и, обращаясь к своим спутникам, добавил: — Кажется, нам прекрасно повезло, мы увидели самые последние находки и узнали самые свежие новости о них. Я на это и рассчитывать не мог.

***

Василий Григорьевич то и дело с тревогой посматривал на Гордея, когда они возвращались назад.

— У вас что-то болит, Гордей Дарьевич? — участливо допытывался он, посматривая на его осунувшийся вид, на черному под глазами и в складках лица.

— Нет, я просто устал, — отвечал Гордей. — Но устал невыносимо, ей-богу.

Конечно, ему было от чего раскиснуть, — думал Зубов, — он ведь в продолжение всей экскурсии по раскопкам и развалинам ходил на своих больных ногах. Так долго передвигаться самостоятельно ему, пожалуй, не приходилось. Стоять — еще куда ни шло, но не шагать по кочкам и не носить свое тело. Хоть и худой он, но с учетом роста в нем фунтов сто семьдесят будет, не меньше.

Сидел Гордей на верблюде с каким-то обмякшим и перекошенным видом, свесившись на один бок, все время мял то грудь, то под грудью и вздыхал так, словно ему воздуха не хватало.

Путники замедлили ход, тем более что сами уже были не со свежими силами. Медленно-медленно донес верблюд Гордея до берега Евфрата, где были оставлены их пожитки. Там путешественники опять погрузились на плоты, пересекли Евфрат и все тем же осторожным ходом дошли до Тигра.

На Гордеевой яхте их уже ждали с почти готовым ужином и расстеленными постелями. В каютах вкусно пахло едой, но уже не рыбой, а бараниной. На удивленные взгляды прибывших, не чаявших как бы поскорее отправиться на отдых, команда яхты отвечала:

— Купили у арабов немного... После трудного пути надо поесть варенной баранины. Для восстановления сил. А утром опять будет свежая рыба.

— Я в каюте поужинаю, — попросил Гордей. — С Глебом и господином Зубовым, только двери, люки, аппарели и иллюминаторы оставьте открытыми. Воздуха хочется.

Заканчивался очень долгий и насыщенный день, наступал вечер. На берегах Тигра стихали звуки и вдоль них залегала глухая тишина, как глуха была эта южная ночь — с настырно обнимающим, целующим ветерком, но беспроглядная. И даже яркие звезды в небе, собранные в те же знакомые созвездия, что наблюдались и в России, и в Иерусалиме, казалось, не отбрасывали свет вниз, а просто в головокружительных, непроницаемых высях обозначали себя светло-яркими точками, лишенными лучей.

Разговор, как всегда, был интересным. У Глеба, не отошедшего от впечатлений, горели глаза, и он даже подпрыгивал на табурете от нетерпения и восторга. Почему-то новизны Ура Халдейского ярче поразили подростка, чем четыре года назад картины Иерусалима. Хотя это и понятно — тут разворачивалось живое дело, а там все сохранялось в законсервированном виде. Да и нависающая над Иерусалимом история Христа, хорошо известная и страшная, сильнее замешивала восприятия, глубже вспахивала душу, емче наполняла мысли, рождая не просто понимание Его или сожаление о Нем, но желание причаститься к Его истории и защитить Бога своего от несправедливости. Иерусалим был конкретнее и содержательнее еще не изученного Ура Халдейского, значительнее этого города, труднее для юного существа.

— И все же, отец, как именно Иисус спас человечество? — спросил Глеб. — Ну распяли Его... И что из этого?

— Как же «что», мой друг? — разволновался Гордей. — Ну, начнем с такого важного понятия, как «ближний». Ближнего полагалось любить как самого себя, ты помнишь, да?

— Помню, — ответил Глеб.