Москва – Багдад

— Но кто были эти люди, которых полагалось любить? До появления учения Иисуса ближними у иудеев считались исключительно единоверцы. Вот они друг друга и должны были любить. Они и до сих пор так считают. Ведь они себя провозгласили избранным народом! В Талмуде сказано: «Только евреи являются людьми, неевреи – это животные»{17}. Остальные люди, коих они называют гоями, для них оставались за пределами этой заповеди. Гоев можно всячески утеснять, о чем лаконично подтверждает миф о самарянине{18}. Нечеловеческое отношение к другим народам отмечалось у евреев с самого возникновения. Так, Авраам и Исаак, не желая родниться с народами Ханаана и хеттами, взяли сыновьям в жены своих родственниц из арамеев{19}. Да и по Второзаконию израильтянам строго запрещалось родниться с враждебными аммонитянами и моавитянами{20}. Ты не устал слушать?

— Продолжай, отец, — попросил Глеб.

— Для Христа же не существовало подобного разделения между людьми, главным было внутреннее состояние и расположение сердца. Он выступил против избранности евреев. Это учение Иисуса, мой друг, стало широко известно в древнем мире и Иисуса назвали человеколюбом, а Его отношение к людям — человеколюбием. Мы теперь называем его гуманизмом. Так возникло первое в истории человечества учение о справедливости, о равенстве всех людей перед Богом и об одинаковой любви ко всем людям. Это было спасительное учение, и чем больше оно укреплялось, тем крепче защищало всех людей от несправедливого отношения.

— Понятно... Учение, значит, может защитить кого-то...

— Слово, мой друг, всесильно. Ведь в начале было слово... И потом, — продолжил Гордей, — когда появилось учение о справедливости, у людей начала развиваться мораль, начала зарождаться душа. Понимаешь? Люди уже жили не ради куска хлеба, когда им за него драться приходилось, отнимать друг у друга, а ради счастья от познания справедливости и от сотворения хлеба самостоятельно. Духовный человек научился творить.

— Выходит, спасение человека в творчестве?

— Да, в духовной жизни. Научившись творить, человек приблизился к Богу, к Творцу своему. Он перестал быть только плотью. Христос спас человечество от этой жалкой участи.

— А смерть на кресте зачем? Мог бы Иисус избежать ее, ведь был же выбор...

— Смерть на кресте точно так же защищала людей деянием Христа, как и слово Иисуса. Ведь, убеги Иисус, люди бы через короткое время позабыли о Его учении — мало ли было хорошего, что забылось и исчезло бесследно. Слово Иисуса померкло бы и потеряло вес и силу. Чтобы победить время и остаться в вечности, оно требовало приумножения действием, усиления поступком! Только так оно могло обессмертиться и вечно защищать людей. Вечное стоит дорого, тут надо было соблюсти соразмерность. Иисус это очень хорошо понимал, потому и пожертвовал собой, совершив первый в истории человечества подвиг, самый грандиозный из всех подвигов — Он дал распять себя ради укрепления Своего учения. Он заплатил самую впечатляющую цену за обретение Его учением вечности.

— Чтобы тебя распяли — это подвиг?

— Не отказаться от своих идей, от своего учения в целях спасения всего сущего и грядущего человечества — это подвиг. Не во благо кучки людей, не во благо отдельного народа — а во спасение всего человечества. И не на день-два, не на какое-то время, а на все времена, ибо отдельные люди и народы — смертны, и только все человечество вечно.

— После твоих слов это стало таким простым и понятным, отец...

— Как и в любом учении, здесь надо было изначально и четко знать основные понятия: «ближний», «человеколюбие», «подвиг».

— Да, — согласился Глеб.

В тихой беседе на воздухе физическая усталость, казалось, оставила их. И они ушли на ночной покой.

Наступившее утро обещало погожий день, веял довольно ощутимый ветерок, с затянутого легкой хмарью неба не так палило солнце, летающие в небе стаи птиц хором о чем-то кричали. Идти вверх по воде, от залива, против бега реки, было труднее. Все равно в первый день судно преодолело большую часть пути. Наши путники пристали к берегу на ночевку уже на подступах к Багдаду.

К вечеру ветерок приутих. Уставшая от сражения с течением воды лодка, остановленная на отдых, тихо покачивалась на чуть заметных волнах, кои на этом мелководье не могли разогнаться и подняться по-настоящему высоко — глубина разлитой по лику земли реки, особенно у берегов, была предельно мелка, и это угрожало жизни ее самой, не только судоходству на ней. Наносы с гор, с песчаных или щебнистых равнин с тотальностью и неумолимостью тупых неосознанных перемен превращали прославленную водную артерию в лужу.

Бессильное плескание волн о борта судна, не ударяющих, а словно ластящихся к нему, их вздыхающие, еле слышные голоса — все это в наступающей темноте казалось призывом поверженного титана о спасении и тревожило душу, понукало ее с волнением и страстью срываться с места и устремляться на подмогу. А вместе с тем и ум, усмиряющий порывы души, ввергало в размышления, навевало ему невеселые философствования.