По-своему Долгоруковская отличалась немалыми удобствами. В восьмидесятых годах XIX века по ней прошла конка, а в 1899 г. вместе с окончанием строительства Савеловского вокзала проложена первая в Москве трамвайная линия, соединившая нынешнюю Пушкинскую площадь с Бутырской заставой. Кстати, впервые москвичи увидели электричество именно в этих местах. Газетное объявление по поводу программы «Ночь графа Монте-Кристо» сообщало: «На пруду при освещении электричества будет исполнена серенада на гондолах тирольскими певцами и инструментальной музыкой».
Суриков выберет квартиру на Долгоруковской (№ 18) в 1884 г., сразу по окончании «Меншикова в Березове». Три года жизни — время работы над новым полотном. На этот раз это была «Боярыня Морозова». Художник не искал ни особых удобств, ни тем более высоких заработков. Сама работа была единственным счастьем и смыслом жизни.
«...Его скромная мастерская на Долгоруковской улице была недостаточно светла и недостаточно просторна для работы над большими полотнами, — вспоминал театральный художник А.Я. Головин. — Василий Иванович занимал две небольшие квартиры, расположенные рядом, и когда писал свою «Боярыню Морозову», он поставил огромное полотно на площадке и передвигал его то в одну дверь, то в другую, по мере хода работы».
Многие из натурных этюдов писались прямо на улице — уж очень красивой и тихой казалась здесь зима без ветра, в лиловатой дымке ранних вечеров.
«Мы на Долгоруковской жили, — рассказывал Суриков. — Там в переулке всегда были глубокие сугробы, и ухабы, и розвальней много. Я все за розвальнями ходил, смотрел, как они след оставляют... Как снег глубокий выпадает, попросишь на дворе на розвальнях проехать, чтобы снег развалило, а потом начнешь колею писать... И переулки все искал, смотрел; и крыши, где высокие. А церковь-то в глубине картины — это Николы, что на Долгоруковской».
Картина была показана на XV Передвижной выставке в 1887 г. И, как всегда после окончания большой работы, художник сменил квартиру, чтобы через несколько лет вернуться в полюбившиеся места. Теперь ему надо было справиться со своим горем — смертью жены, попытаться в привычной обстановке обрести душевное равновесие. Весной 1891 г. Суриков въезжает в дом № 17, в конце того же года переезжает через улицу — в дом № 18. Это начало его работы над «Покорением Сибири Ермаком» и завершение великолепных портретов сибирских красавиц — Т.К. Доможиловой и Е.А. Рачковской.
Знал ли Константин Коровин, что становился соседом Сурикова? Во всяком случае, в том же 1884 г. он, закончив Московское училище живописи, ваяния и зодчества, перебирается из полуподвала на Селезневке на Долгоруковскую. Это была старая мечта, которую наконец-то удалось осуществить. Здесь же у него будет жить и приехавший в Москву из Киева М.А. Врубель.
«Дядя Антон, по моей просьбе, был у Миши и вчера сообщил, что Миша здоров, невредим и весел, — пишет в декабре 1889 г. отец Врубеля. — Сошелся с прежними своими товарищами художниками: Серовым и Коровиным, и на днях сообща открывают мастерскую (Сущевская часть, по Долгоруковской улице...)».
Сведения эти не были вполне точными. Мастерская принадлежала К. Коровину. Врубель вообще никакими средствами не располагал.
По ночам в мастерской примерзало к спине одеяло — даже чугунную, пристроенную посередине комнаты печурку не всегда было чем топить. Еды часто хватало только, чтобы подкармливать мышь, каждый вечер появлявшуюся у коровинского мольберта. Ванной служил большой красный таз, ставившийся поближе к печке, душем — губка, которую упорно каждый день выжимал себе на затылок Врубель. Он же берется для экономии готовить — печь на той же печурке яйца, но они лопаются — повод для безудержного веселья Коровина. И только дворник выступает время от времени спасителем, устраивая грошовые заказы на именинные поздравительные ленты, для которых Врубель придумывает фантастические по красоте орнаменты и шрифты.
«Демоническая эпоха» в жизни Врубеля и К. Коровина, как скажет один из их знакомых, потому что оба они увлечены образом Демона. Именно здесь Врубель напишет первый вариант своей знаменитой картины, которую удастся выставить только спустя 12 лет. На некоторое время художник оставит Долгоруковскую, чтобы снова вернуться в коровинскую мастерскую.
«В это лето мы, я и Михаил Александрович, как-то со всеми поссорились, — станет вспоминать Коровин. — Нужда схватила нас в свои когти, и мы целые дни сидели в мастерской. Иногда ходили в Петровско-Разумовское, где много говорили, а потому не скучали и были довольны смехом, который не покидал нас, дружбой и исключительно новизной. Но жилось тяжко...».