Для строительства приюта Городская дума выделила участок через овраг от Канатчиковой дачи (Алексеевской психиатрической больницы), за Даниловским кладбищем. Начало Первой мировой войны заставило Думу перепрофилировать приют — он был отдан душевнобольным воинам. Один из корпусов Медведниковского приюта получил имя Павла Михайловича Третьякова, поскольку строился на его средства. Сын мецената был болен, что не позволяло доверить ему капитал. Отец ограничил сына процентами с 200 тысяч рублей, которые после смерти Михаила Павловича должны были «перейти в собственность города для учреждения и содержания приюта для слабоумных на столько лиц, насколько позволит этот капитал». Воля П.М. Третьякова не была исполнена — через пять лет после завещания наступил 1917 г.
В этом отношении Александра Ксенофонтовна оказалась счастливее. Согласно ее последней воле в селе Поречье была выстроена богадельня с больницей для лиц духовного звания, которая просуществовала до революции целых 14 лет. И поныне самым большим детским психиатрическим учреждением остается былой Медведниковский приют (5-й Донской проезд, 21а).
В 1895 г. известный московский благотворитель Флор Яковлевич Ермаков завещал свыше трех миллионов рублей на помин его души. Иными словами, грандиозный капитал должны были раздать в виде милостыни, вопрос заключался в том, кому и как. Разделенный по числу жителей старой столицы, он мог одарить каждого двумя рублями. Но как организовать такую раздачу? В течение семи лет душеприказчики уклонялись от исполнения воли усопшего. После их смерти последнюю волю мужа решила выполнить вдова, Екатерина Корнильевна. Ее план оказался сложным, но и очень рациональным. Она выделяет неприкосновенный капитал — для пособий бедным невестам крестьянского, мещанского и ремесленного сословий, а также для пособий городским участковым попечительствам о бедных. Немалые суммы отпускаются Домам трудолюбия, воинскому благотворительному обществу «Белый крест» и в распоряжение великой княгини Елизаветы Федоровны, но особенно большие средства — на содержание богаделен имени Ф.Я. Ермакова и устройство ремесленного училища его же имени. Екатерина Корнильевна решает также построить для Москвы два огромных ночлежных дома. В одном из них — шестиэтажном, рассчитанном на 1500 человек, — впоследствии работал Госснаб СССР (Орликов пер., 5), другой, также на полторы тысячи человек, находится на Краснохолмской улице (№ 14). Не забыла Ермакова и бедных родственников, но каждому из них было выделено не более 3 тысяч рублей («Деньги надо не за родство давать, а на дело», — считала Екатерина Корнильевна, как это явствует из ее переписки с Московской Городской думой).
Елизавета Петровна Милюкова сама признавалась, что первым ее побуждением было создание достойного памятника родному дяде, умершему в 1867 г., статскому советнику С.В. Лепехину. В Тупом переулке на Покровке (№ 22а) она приобрела дом, в котором открыла лечебницу его имени, взяв на себя ее содержание. Здесь был небольшой стационар и амбулаторное отделение, где неимущим оказывалась бесплатная помощь. По завещанию Елизаветы Петровны наследницей и пожизненной попечительницей лечебницы должна была стать ее племянница, Н.И. Карпачева-Зворыкина. Но это оказался один из редчайших случаев, когда родные воспротивились воле покойной. Особенно волновал их неприкосновенный капитал, на проценты с которого должна была существовать лечебница вместе с устроенной в ней домовой церковью Сергия Радонежского.
Возбужденное дело оказалось в суде проигранным, но угроза его возобновления оставалась. И спустя двадцать с лишним лет после смерти тетки племянница сумела-таки добиться своего: процветавшая Лепехинская лечебница была включена в состав Александровской общины «Утоли моя печали», где получила название — «Лечебница в память статского советника С.В. Лепехина, учрежденная Е.П. Милюковой». В печать лечебницы был включен герб рода Лепехиных. В 1906 г. лечебница перешла во владение города Москвы. Ее превратили в родильный дом имени того же С.В. Лепехина. Первым главным его врачом стал ГЛ. Грауерман. Когда в 1929 г. здесь открылся Институт охраны материнства и младенчества, имена основателей были, как обычно, из памяти вычеркнуты.
Вот так и ширились в Москве ряды «знакомых незнакомцев». Вернутся ли к жизни подлинные имена, займут ли должное место в памяти москвичей — дело уважения к собственной истории и совести каждого из нас, живущих уже в третьем тысячелетии. Ведь народ начинается с памяти, тем более — о добрых делах.
МИЛОСЕРДИЕ
Призрение и вспомоществование — с этих давно исчезнувших из обихода наших дней понятий начиналась сложнейшая система поддержания неимущих и малоимущих, в которой был задействован не только весь город с его системой городского управления, но и без малого все москвичи. Мысль о том, что недостаток средств может перечеркнуть человеческую судьбу, была главной для Москвы.