С именем Александры Владимировны Алексеевой, урожденной Коншиной, связаны две замечательных семьи — Третьяковых и Станиславских. Ее мать, Елизавета Михайловна, была родной сестрой братьев Третьяковых, муж — двоюродным братом К.С. Станиславского. Всего шесть лет оставался Николай Александрович Алексеев городским головой (1887—1893). (Как отзывался современник, «блестящим метеором пронесся он над Москвой, которая его не забудет». На эти шесть лет пришлись работы по расширению Мытищинского водопровода, начало прокладки системы городской канализации, устройство городских боен и городской прачечной, приведение в порядок городских бульваров, разбивка многочисленных скверов, строительство ГУМа, Исторического музея, Городской думы (Музей В.И. Ленина) и основание городской психиатрической больницы, которой до того времени Москва не имела. Место для нее приобретено за Серпуховской заставой у купца Канатчикова, почему Алексеевскую больницу стали еще называть Канатчикова дача (в советское время ее переименовали в «имени П. Кащенко»).
Жизнь Н.А. Алексеева была оборвана смертельным выстрелом признанного умалишенным человека. Последними его словами к жене была просьба внести 300 тысяч из личных средств на окончание строительства. Это было лишним напоминанием, Александра Владимировна и так всю жизнь занималась вопросами устройства душевнобольных. Во время организации работ по строительству Канатчиковой дачи она приобретает и дарит Москве здание, стоящее напротив ворот Преображенской психиатрической больницы на Потешной улице, — для устройства приемного покоя на 45 больных. По духовному завещанию Александры Владимировны, тяжело переживавшей гибель мужа, Москва получила свыше полутора миллионов рублей на различные благотворительные учреждения. Это были два новых городских училища — около Новоспасского монастыря и на 2-й Бородинской улице, приют с ремесленным училищем для сирот и полусирот из самых бедных семей — около Ваганьковского кладбища, наконец, реконструкция городского училища на Ульяновской улице (№ 42), построенного на средства и по заказу ее мужа.
О такой многоплановой деятельности справедливо сказать: «Вся в трудах и заботах». Но она не мешала Алексеевым держать открытый дом, собирать у себя ведущих музыкантов. Как вспоминала П.М. Третьякова, «И он, и его жена были люди остроумные и радушные. У них было шумно, интересно и приятно. Петр Ильич (Чайковский) играл в винт, беседовал, ужинал. Меньше всего говорил о музыке. Все старались не утомлять его. Я помню это чувство бережности по отношению к нему».
Так сложилось, что забота о психических больных в Москве едва ли не полностью оказалась возложенной на частных лиц. В этой связи нельзя не вспомнить семейство перебравшихся в Москву купцов Медведниковых.
Среди купечества стало традицией отмечать память близких жестами благотворительности. Логгин Федорович уходит из жизни, оставив 27-летнюю вдову Елизавету Михайловну с двумя маленькими сыновьями. Несмотря на трудности ведения большого торгового дела, она всегда находит время позаботиться о голодных сиротах. А перед кончиной завещает значительную сумму на устройство, как тогда говорилось, сиро-питательного дома — приюта для девочек-сирот. Сыновья строят в Иркутске приют, при нем создают банк, доходы которого предназначены на содержание воспитательного учреждения памяти их матери. Сюда принимали детей всех сословий, и они получали здесь и общее образование, и специальное — по различным рукоделиям. Именно Медведниковский приют открывает историю женского образования в Сибири.
Переселившийся в Москву Иван Логгинович и здесь продолжает дело образования. Вместе с женой, Александрой Ксенофонтовной, создает мужскую гимназию (Староконюшенный пер., 18), которую отличала блестящая постановка преподавания древних и живых иностранных языков, законоведения, философской пропедевтики, естественной истории и химии. О том, какая трагедия случилась в жизни этой семьи, можно судить по завещанию Александры Ксенофонтовны: два миллиона рублей жертвует она на приют и богадельню, из них 600 тысяч — на устройство отдельного приюта «для идиотов и эпилептиков».