Москва - столица

Поляки называют ее польской писательницей, американцы с таким же правом — американской, а англичане считают ставшего бестселлером «Тристана 1946» частью своей литературы. Военные годы прошли для Кунцевичевой на английской земле. Позже она преподает славянскую литературу в одном из американских университетов, но все свободные месяцы проводила в Казимеже. Ограды у ее дома нет. Он давно передан пани Марьей соседнему дому отдыха Союза журналистов, с тем чтобы, когда ее нет в Казимеже, в нем могли работать ее коллеги.

Час от часа она возвращается к духу своих довоенных рассказов, ироничных и горьких, о варшавских нравах и нравах маленького Казимежа, о его обитателях, которых помнят уже слишком немногие. Но еще раньше в ее жизни была Россия. Приволжский город. Консерватория, которую открывали родители. Поездки в Москву, и та, которая запомнилась особенно. Начало зимы 1914 г., чествование Герберта Уэллса в доме на Гнездниковском: Москва выбрала для торжества помещавшийся в его подвалах театр «Летучая мышь».

Уэллсом в те годы увлекались по-разному. Одних поражала его фантастика, научное провидение. В своем романе «Война в воздухе» он первый сказал, чем станет в скором будущем военная авиация, а в «Освобожденном мире» — о возможности использования внутриатомной энергии, — они оба непосредственно перед приездом писателя в Россию стали известны читателям. Но был еще Уэллс-бытописатель, увлекавший главным образом читательниц. Пани Марья не задумываясь называет: «Анна-Вероника», «Брак», «Страстная дружба». Они тоже только вышли, ими тоже зачитывались.

Что осталось в памяти... С Тверской въезжали, как в ущелье. Терявшийся в темноте неба дом сверкал сотнями огней. У подъезда с широкими стеклянными дверями трубили клаксоны автомобилей. В просторном вестибюле пышнейшие взбитые дамские прически. Теснейшие шелковые платья с тренами. Студенческие куртки. Офицерские мундиры. Толпа, добивавшаяся автографов. Веселый голос Уэллса, пытавшегося выговорить русские слова. Смех... На книжной полке у меня стоит экземпляр «The warг in the air» с авторской надписью одному из первых русских военных летчиков Павлу Стефановичу Лаврову, моему деду, погибшему на фронте Первой мировой войны от подложенной в аэроплан адской машины.

По прошествии без малого сорока лет польская и английский писатели встретятся в Лондоне. Г. Уэллс припомнит дом на Гнездниковском как кусочек Америки, но в русском, по его выражению, соусе. С крыши десятого этажа, куда поднимал отдельный лифт, был виден Кремль и Василий Блаженный. Вблизи вздымались стены Страстного монастыря — кто-то объяснял, что с его колокольни раздался первый удар колокола, оповестивший Москву об освобождении от наполеоновских войск. Об опушенном сугробами Тверском бульваре родители говорили с особенным чувством — место встреч Адама Мицкевича с Пушкиным и своей неудавшейся любовью Каролиной Яниш, которая станет поэтессой Каролиной Павловой. Несмотря на зимние холода продолжала светиться огнями прозрачная «Греческая кофейня», где собирались литераторы. А рядом звучала музыка и кружились пары на скетинг-ринге, — предмет всеобщего увлечения, такой же каток был устроен и на крыше ресторана «Прага».

Всего-навсего две недели, проведенные Г. Уэллсом в тот первый свой приезд в Петрограде и Москве. Впечатления были разными. Но не «Летучая мышь» ли предрешила, что через шесть лет писатель без колебаний примет приглашение снова приехать в Россию, — оно исходило от приехавшего в составе советской торговой делегации Льва Каменева. Несмотря на все слухи и предостережения. Кстати, к этому времени его сын уже вполне сносно изъяснялся на русском языке. Но его помощь при разговоре отца с Лениным не потребовалась. Ленин, к изумлению Г. Уэллса, свободно говорил по-английски и не нуждался ни в каком переводчике. Русская тема по-своему осталась и в творчестве Марьи Кунцевичевой. Неясный и волнующий образ дома-гиганта, собравшего столько человеческих судеб. Русские народовольцы. В семье пани Марьи один из ее членов, романист Ян Юзеф Щепаньскни напишет дилогию об Антони Березовском, отчаянном смельчаке, решившем в Париже, в одиночку, застрелить Александра II и поплатившемся пожизненной каторгой в лесах Новой Каледонии, — «Икар» и «Остров». Пани Марья роется в огромной библиотеке, дарит и эти книги и мимоходом роняет вопрос: «Писателей и теперь продолжают чествовать на Гнездниковском?»

И все-таки название... Все ведущие справочники «Имена московских улиц» не знают и тени колебания: «гнездники» — мастера литейного дела, название известно с XVIII в. Справочники переиздаются почти из года в год, но если отступить по их следу на двадцать лет, у истоков сведений окажется книга П. Сытина «Откуда произошли названия улиц Москвы» с более подробным объяснением, что гнездники, собственно, мастера частей дверных петель, что в 1648 г. в этом месте был известен двор «Ивашки-гнездника», а само слово известно в обиходе с 1604 г. Подробно и не убедительно.