Москва - столица

Прежде всего в многочисленных и впервые начавших производиться московских переписях XVII в. профессии гнездника по существу нет. Если в обиходе и существовало подобное определение, оно было слишком редким, чтобы так стойко удержаться в отношении переулков. Но ведь существует и иное истолкование того же слова: гнездник — птенец ловчей птицы, вынутый из гнезда и воспитанный для охоты. Специалисты по подобному воспитанию ценились особенно высоко. А неправильное истолкование старых названий в Москве — явление далеко не редкое. Так, Столешники объясняются жизнью в этом уголке Москвы столяров, делавших столы, вернее, их верхние доски — столешницы. Те же переписи XVII в. свидетельствуют, что никаких столяров в переулке не было, зато жили ткачи, специалисты по скатертям — столешникам, Трубниковский переулок упорно связывается с целой чуть ли не слободой трубочистов, хотя в действительности переулок сохранил название «Государева съезжего двора трубного учения» — первой в Москве государственной музыкальной школы, и трубниками назывались исполнители на духовых инструментах.

Что же касается одинокого «Ивашки-гнездника», если подразумевать под ним ремесленника, то сохранились в соседней церковке Рождества Богородицы в Путинках надгробия оловенничника Семена Иванова, зелейщика — порохового мастера Ивана Юрьева. Профессий было множество, но ремесленных слобод в этих местах не сложилось. Да и у Гнездниковских переулков с течением времени названия все же менялись: Большой назывался Урусовым, Исленьевым, Малый — Шереметевским и Вадбольским.

Лев Федорович Жегин, сын знаменитого московского архитектора Ф.О. Шехтеля, не носивший фамилию отца в силу сложных семейных отношений, уверял: Бурлюк поселился в доме на Гнездниковском после чествования Уэллса. В год окончания занятий в Московском училище живописи, ваяния и зодчества или, пожалуй, сразу по выходе из него, выходе, в который никто из приятелей не был в состоянии поверить. За Бурлюком слишком прочно укрепилась слава вечного студента. Никаких дипломов и свидетельств он не искал, а его жажда знаний в изобразительном искусстве была неиссякаемой. После Казанского и Одесского художественных училищ он оказывается в Королевской Академии Мюнхена у прославленного В. Дица, чтобы сменить его на студию Ф. Кормона в Париже. Он участвует в 1910 г. в организации «Бубнового валета», что не помешает ему одновременно поступить в Московское училище и заниматься в нем еще четыре года. Его профессиональные познания не сравнить с художественным багажом занимающегося рядом с ним Маяковского, и в свои тридцать лет он вправе сказать слова, которые сделают «Вадима Вадимыча» поэтом в собственном сознании: «Да это же ж вы сами написали! Да вы же ж гениальный поэт!» В 1913— 1914 гг. они совершат вместе с В.В. Каменским, втроем, поездку с выступлениями по России. Жегину, тесно дружившему с Маяковским, помогавшему в выпуске его первого, на светочувствительной бумаге, сборника стихов, представлялось, что именно после этой поездки Маяковский переехал на Большую Пресненскую, 36, а Бурлюк на Гнездниковский. В респектабельнейшей холостяцкой квартире над «Летучей мышью» обосновался далеко не респектабельный штаб русских футуристов.

Благодаря застенчивой настойчивости Льва Федоровича в какой-то день мы оказались с ним за заветной дверью, хотя новые хозяева не проявляли ни малейшего интереса к истории. Квадратная, почти сорокаметровая комната с единственным, во всю стену, очень низко опущенным окном. Темный альков для ванны и импровизированного буфета — кухонь в холостяцких квартирах не было. Вид на глубоко запавший вниз Леонтьевский переулок и когда-то золотившийся вдали купол храма Христа. По словам Жегина, хозяин никогда не бывал в одиночестве. Его расставленные по всей комнате холсты, разбросанные рисунки и записки мешались с чужими рукописями и набросками. Особенно давало о себе знать присутствие брата хозяина — Владимира Бурлюка.

В то время как старший постоянно искал, — не случайно автор биографической заметки в первом издании Большой Советской Энциклопедии напишет, что Бурлюк «перепробовал все разновидности крайних левых течений в искусстве», — младший ограничился парижской Школой изящных искусств и первым начал выставляться: еще в 1907 г. на московской выставке «Голубой розы», в 1910—1911 гг. на выставках «Бубнового валета». Во время переезда брата на Гнездниковский он участвует в парижском Салоне независимых и готовит к показу на следующий год в Риме свои картины — так называемые «освобожденные слова».

Гости — Маяковский, Казимир Малевич, Павел Кузнецов, Елена Бебутова, Василий Каменский, Велимир Хлебников. Уехавший в Петроград в январе 1915 г. Маяковский в марте — мае того же года приезжает и останавливается у Бурлюка. Жегин вспоминал, каким особенным удовольствием казались прогулки по крыше и лишняя возможность взлететь на лифте на десятый этаж. В этом была своеобразная символика, что дом на Гнездниковском становится участником событий Октября 1917 г.