Эрнст-Рихард Нирнзее на рубеже веков стяжал славу главного московского специалиста по «тучерезам». Дома, возведенные зодчим, обычно смотрелись сущими великанами на фоне окружающей их мелкоты. Но гигант, появившийся в Большом Гнездниковском переулке в 1912 году, сразу преодолел все пределы – его высота составляла больше 40 метров, что являлось абсолютным рекордом Москвы до 1931 года. На значительной высоте художник А. Головин разместил керамическое панно «Лебеди и русалки». Строительные комиссии пытались уменьшить высоту хотя бы на этаж, но Нирнзее с чертежами в руках развеивал все сомнения скептиков.
Дом предназначался для представителей среднего класса, квартиры площадью от 28 до 47 квадратных метров оставались далеко позади фешенебельных флагманов жилищной индустрии и были рассчитаны на холостяков и молодые семьи. В предреволюционные годы здание приютило около 700 человек. На каждом этаже в доме Нирнзее дежурил половой с самоваром, ведь кухонь в квартирах не было. Ему же можно было заказать доставку блюд из ближайшего трактира или ресторана. В 1915 году в подвал «небоскреба» переселился знаменитый театр-кабаре «Летучая мышь», которым руководил Н. Балиев.
В 1916 году на крыше разместили ресторан с одноименным названием. Верхняя часть здания была общественной зоной! Сейчас редкий дом в Москве может похвастаться садиком наверху. В прессе размещали объявления: «Единственное летом место отдыха, где в центре города представляется возможность дышать горным воздухом и наслаждаться широким открытым горизонтом – незабываемые виды на всю Москву с птичьего полета… Подъем на лифте с 5 часов вечера беспрерывно. Входная плата на крышу с правом подъема 20 к. Оркестр с 9 часов вечера». Марина Москвина, детство которой прошло в доме-«каланче», пишет, что крыша была отдельным миром: «… Она заменяла жильцам двор. Там были клуб, клумбы, качели, волейбольная площадка. Мы разъезжали по крыше на роликах и велосипедах. А вечерами в клубный телескоп разглядывали звезды и планеты. Тогда это казалось чем-то обычным, само собой разумеющимся, и то ликование, которое ты испытывал, когда взлетал на качелях над Москвой, проносился в небе на самокате или пел в хоре, паря над городом, считалось обычным делом». В советское время количество звездных жителей только увеличилось. И. С. Чередина утверждает, что конструктивисты могли подробно изучать планировку дома Нирнзее для реализации собственных экспериментов с жилым пространством в 1920–1930-х годах. Рабфаковец и машинистка двадцатых недалеко ушли от холостяка-приказчика и девушки-курсистки десятых.
XXIII
О чем мечтали
Если бы Россия не была из века в век деревянной и горючей, она задавила бы мир архитектурой и историей, как давит и смущает литературой и музыкой. Но ее настоящая история вся впереди…
Любые попытки предсказать будущее обречены на неудачу. Сейчас мы с едва скрываемым умилением проходим мимо табличек «Комсомольцам 2020 года», «Вскрыть через 50 лет». Слишком много непредвиденного врывается в размеренную сферу человеческого существования. Меняются границы, исчезают с карты целые государства, изобретения меняют наше представление о расстоянии и технике. Москвичи в начале XX века тоже любили мечтать и представлять будущее. Росли небоскребы, трезвонили телефонные аппараты, поднимавшиеся на Ходынском поле аэропланы звали в «прекрасное далеко».
В 1914 году российским городам сулили уверенное развитие. «Города растут у нас с поистине американской быстротой. Целый ряд железнодорожных станций, фабричных и заводских поселков… обратился в крупные центры городской – по всему своему складу и запросам – культуры. Естественный в известные периоды экономического развития процесс концентрации населения, в силу происходящих сейчас коренных изменений в жизни сельскохозяйственного населения России, пойдет несомненно с возрастающей быстротой, и лет через 20–30 мы увидим, быть может, картину самых крупных в этой области перемен».