Мост желания. Утраченное искусство идишского рассказа

Такого рода внимания обычно удостаивались рассказчики, которые исполняли традиционный репертуар в традиционных условиях, скажем в венгерской крестьянской общине, которая це­ликом и полностью перенеслась во время Второй мировой войны за Дунай, или в общине говоря­щих на идише эмигрантов в современном канад­ском городе Торонто⁶². Репертуар и аудитория Йосла, наоборот, переменчивы, как радиоволны. Устные версии его рассказов (как мы узнаем из работы израильской студентки) весьма отлича­ются от письменной. Студентка может и не знать, насколько радикально ивритские версии отли­чаются от идишских — последние представляют собой выверенные, многословные литературные тексты, предназначенные для чтения в диаспо­ре. Когда Бирштейн говорит и пишет на иврите, его рассказы уместно эксцентричны и сдержан­ны. На идише же он стремится к вечности. Да, Бирштейн нашел утраченное искусство рассказа и живую еврейскую аудиторию, но, обретя их, он утратил сам идиш⁶³.

Когда писатели обратились к рассказу в надеж­де использовать народную традицию, они вве­ли в канву повествования собственную жизнь. Некоторые, например рабби Нахман, Перец, Дер Нистер, Зингер и Суцкевер, перевели соб­ственную борьбу и бунт в метафизическую пло­скость. Другие, такие, как Дик, Шолом-Алейхем, Мангер, Трунк и Йосл Бирштейн, превратили са­мих себя в фольклорный материал, сохранив и мудрость народа, и его глупость. Будучи певцами экзотических мест, представители мессианско- мистической школы предпочли сказку и роман. Являясь носителями местной традиции, те, кто видели себя в настоящем, обратились к жанрам легенды и баллады. Невозможно доказать, что один подход в большей степени «аутентично ев­рейский», чем другой, хотя читатели, безусловно, свободны в своем выборе.

Рассказ, подчиненный диктату минувших по­колений, но открытый для новых проявлений личного героизма и низости, новым образам дома и изгнания, в качестве универсальной и об­щедоступной формы самовыражения уникаль­ным образом показывает, как еврейская куль­тура изменилась в Новейшее время. Если сказ­ки рабби Нахмана представляют собой пер­вый прорыв в области индивидуального нарра­тивного стиля и мучительной чувствительно­сти в еврейской Восточной Европе, то повести

Айзика-Меира Дика отражают непоколебимую силу гомилетической традиций в среде само­званых реформаторов. Хасидизм в самых дерз­ких своих проявлениях и Таскала в своих самых дидактических воплощениях встретились в еди­ном посреднике. Нахман и Дик сказали первую из четырех фраз в повествовании о возрождении идишского нарратива. Они существенно расши­рили существовавший набор сюжетов и действу­ющих лиц. Своими странниками и святыми, му­дрецами и простаками, раввинами и купцами, лакеями и шарлатанами они переписали карту избавления — либо вместо истории, либо через историю.

До того как наступила новая фаза, произошел скрупулезный пересмотр старого. Возник класс еврейских революционеров, чьей первой целью было сжечь мосты, связывавшие их с традициями минувших поколений. В разгар этого бунта Перец пригласил читателей «Праздничных листков» на социалистический седер — без чудес, без какого- то ни было национального значения, даже без пасхальных молитв. Еврейские левые, все больше идентифицировавшие себя с языком трудящихся масс, объявили Мессию и иудаизм мертвыми в по­пулярном гимне 1902г., написанном С. Ан-ским. Еще в тридцатые годы еврейские социалистиче­ские скауты в Вильне и ее окрестностях (в рядах которых был и юный Суцкевер) маршировали под стихи: «Мы никогда не устанем бить и колотить последних из вас, / Потому что мы призваны осво­бодить настоящее от прошлого!»⁶⁴

Та же группа бунтарей, которая радикально восстала против вселенной еврейского дискурса

(другое имя которому цимцум), отправилась впо­следствии на поиски подходящего светского про­шлого. Рассказ стал котелком, в котором кипела новая идеология народа, либо связанная с клас­сом духовных бунтовщиком (Перец), либо с неу­дачниками, которые могли появиться из-за каж­дого угла (Шолом-Алейхем). Второе поколение идишских писателей превратило Пурим, Песах, Хануку и Гошана раба в народные праздники ради восстановления необходимой связи с наро­дом, чтобы компенсировать утрату древней ци­вилизации, доказав, что народ — лучшее сред­ство обновления.