Мосты в бессмертие

– Хватит с меня уроков, – вздохнул Отто и осекся. Гаша сидела в уголке, чутко прислушиваясь к гулу автомобильного мотора, цепляясь за холодную дверную ручку всякий раз, когда машину подбрасывало на колдобине. Лицо ее казалось холодно-отрешенным, глаза пустыми. Только что раскрытая, распахнутая, задранная им одежда оказалась в полном порядке. Гаша смотрела в окно, вперед по ходу машины. Они уже миновали храмовую площадь и начали спуск по извилистой уличке по другую сторону холма. Рядом с колеей, по краю улицы была протоптана тропа. По этой тропе, оскальзываясь, хватаясь за колья плетня, шла Аврора.

– Мне лучше вернуться домой, господин Отто, – тихо проговорила Гаша и, не дожидаясь ответа, распахнула дверь «кюбельвагена». Фекет притормозил, и она ловко выскочила наружу. Всецело занятый Авророй, Отто не видел, как Гаша убегала в мартовскую ночь.

* * *

Аврора так и не согласилась сесть в «кюбельваген», и Отто пришлось покинуть теплый салон и отдать усталое тело на произвол ночного ветерка. Он крепко сжал локоть невесты. Под длиннополой офицерской шинелью тело ее казалось невероятно твердым, неподатливым. Всю дорогу до двора Мрии-бобылихи она молчала. Отто смотрел на тлеющий огонек ее сигареты, вдыхал знакомый аромат русских папирос «Герцеговина Флор». Наконец, когда скрипнули знакомые воротца, Отто решился заговорить:

– Ты снова куришь…

– Я и не бросала. Просто тут удалось добыть… Кляйбер помог, позаботился…

Она снова затопала валяными сапогами, и доски крыльца отозвались ей печальным гулом. Под внимательным приглядом бобылихи она скользнула в горницу. Отто задержался.

– Как быть с баней-то? – спросила Мрия.

– Сожги, – отозвался Отто и добавил по-венгерски: – Эй, Фекет! Проследи, чтобы нас не беспокоили!

– Слушаю и повинуюсь, господин Отто! – ехидно отозвалась мартовская ночь.

Силы оставили Отто внезапно, и он еще долго бродил вокруг «кюбельвагена», до тех пор, пока Фекет не запросился на окраину села в гараж.

– Отпустите, доктор, – бормотал он. – Усами ручаюсь: в такую стынь никто вас не побеспокоит. Да и патрули шастают. Зибель сам не свой, озверел. Ребятам покоя не дает. Боится, сволочь, диверсантов…

– Не дерзи, Фекет! Придержи язык… – вяло возражал Отто.

– Боится диверсантов, – не унимался Фекет. – Боится партизан наш бесстрашный штурмбаннфюрер. А чего бояться в этой рабской стране? Забитый народ, заколоченные церкви, что ни дом – то вонючий клоповник. Дрянь и нищета. Разве что нашей уродливой хозяйки можно испугаться.

– Я тоже боюсь, Фекет… – едва слышно проговорил Отто. – Лишь глупцы или умалишенные не испытывают страха и тоски, оказавшись в этих местах…

Но Фекет не расслышал его слов, потому что громко хохотал.

* * *

Аврора сидела на кровати, скрестив обнаженные ноги. На ней не было никакой одежды, лишь его старый китель прикрывал ее плечи. Отто невольно залюбовался очертаниями ее полуобнаженной груди, плоским животом, гладкими бедрами. В свете свечи кожа Авроры шелковисто поблескивала. Его невеста читала письмо, по-детски шевеля губами. Автор письма не заботился об аккуратности почерка. Неровные строчки заползали на поля, норовили загнуться книзу, сбивались в кучу. Отто присмотрелся. На обороте листа, там, где оканчивалось письмо, стоял знакомый росчерк Бианки. Аврора читала сосредоточенно, часто облизывая губы кончиком языка. Прическа ее была в полном беспорядке, будто бы она только что поднялась ото сна. Может быть, действительно спала? Тогда почему не смяты подушки и постель застелена? Отто знал, что Аврора уже заметила его, стоящего в дверях, но делает вид, будто все еще одна. Она перевернула листок, дочитала текст на обороте, вздохнула, пошевелилась. Его старый китель немного сполз с ее плеча, совершенно обнажив правую грудь, темно-коричневый напряженный сосок. Рядом с ним, в уютной ложбинке, Отто рассмотрел медальон – квадратный образок, лик русской Мадонны на золотой фольге в обрамлении сиреневых и красных самоцветов.

– Что это? – спросил Отто.

Аврора смутилась. Скомкала листок, сунула его под подушку.

– Письмо от Бианки, – ответила она. – Сегодня получила. Ждала тебя, ждала, не утерпела, принялась читать.

– Что у тебя на груди?

– Это? – она положила ладонь на образок и наконец посмотрела ему в глаза. – Это подарок мертвой русской женщины. Реликвия. Я ношу ее полгода или больше, но ты заметил ее впервые! Не странно ли это? Ты хватаешь меня на улице, тащишь в свой дом, а сам пропадаешь. Я жду тебя третий час. Хотела лечь спать, но…

– Послушай, Аврора… – Отто тяжело вздохнул.

Он снял шинель, стянул сапоги, расстегнул и бросил на кровать ремень. Он старался не смотреть на Аврору, старался двигаться по комнате так, чтобы быть к ней спиной. Хозяйка жарко натопила печь, он быстро согрелся, и ему хотелось снять рубашку, умыться. Но он чувствовал пристальный взгляд Авроры, и это смущало его.

– Ты стесняешься? Странно… – тихо проговорила она. – Я приберегла бутылку кальвадоса. Тащила с собой из самого Будапешта. Можно послать за ней Фекета…