Мудрая кровь

– Потом я написала второе письмо, – продолжала Отдохновение, щекоча лодыжку Хейза мыском туфли. – «Уважаемая Мэри! Скажите, идти ли мне до конца? Вот на что я не могу решиться. К современному миру я вполне приспособлена».

– Твой папаша ослепил себя, – повторял Хейз.

– Он не всегда был таким хорошим. А Мэри на второе письмо так и не ответила.

– То есть в молодости твой папаша не верил в Бога, но после пришел к Нему? Ты об этом или нет? – спросил Хейз и грубо отпихнул ногу девушки.

– Об этом, – ответила Отдохновение и слегка выпрямилась. – Хватит топтать мою ногу.

Ослепительно-белое облако висело в небе чуть впереди, смещаясь влево.

– Может, свернешь вон на ту грунтовую дорогу? – предложила девушка.

От шоссе отходила ухабистая глинистая ветка – Хейз свернул на нее. По одну сторону простирались густые заросли жимолости, по другую – пустота, уходящая чуть вниз и открывающая далекий вид на город. Белое облако теперь висело точно впереди.

– Как твой отец пришел к вере? – спросил Хейз. – Почему стал проповедовать Слово Христово?

– Обожаю грунтовые дороги, – сказала Отдохновение. – Особенно такие ухабистые. Давай остановимся и присядем под деревом. Познакомимся поближе.

Проехав еще несколько сотен футов, Хейз остановил машину, и они вышли на улицу.

– Он что, был откровенно злым до прихода к вере? – спросил Хейз. – Или так, слегка?

– Совсем злой был, – ответила девушка, подходя к увенчанному колючей проволокой забору. Пролезла под ним и стала снимать туфли и чулки. – По полю я люблю ходить босиком, – со смаком объявила она.

– Послушай-ка, я собираюсь обратно в город. Нет у меня времени по полям мотаться. – К забору Хейз, впрочем, подошел. Оказавшись по ту сторону, продолжил: – До того, как прийти к Богу, отец, наверное, не верил в Него вообще?

– Пойдем за тот холм и присядем под деревьями? – сказала Отдохновение.

Они перевалили через вершину. Отдохновение шла чуть впереди Хейза; он же думал, что совместный отдых под деревьями поможет скорее ее соблазнить. Хотя с этим-то делом он не спешил, поскольку считал девушку невинной.

– Я могу спасти тебя, – сказала она. – В сердце у меня церковь, и Царь в ней – Иисус.

Хейз наклонился к ней, злобно сверкая глазами.

– Я верю в нового Иисуса. Того, который не проливает зря своей крови, спасая людей, потому что он сам человек и нет в нем божественного. Моя церковь – Церковь Бесхристовая!

Отдохновение придвинулась ближе к Хейзу.

– Бастарда в ее лоно примешь?

– В моей церкви нет бастардов. В ней все едино, и бастард ничем не хуже других.

– Хорошо.

Хейз раздраженно посмотрел на девушку. В разуме его родилась противная мысль: бастард не может принять его веру, поскольку есть лишь единая правда – о том, что Иисус лжец и что Отдохновение – случай безнадежный. Девушка тем временем расстегнула воротник и вытянулась на земле в полный рост.

– Разве у меня ступни не белые? – спросила она, слегка приподняв ноги.

Хейз и не подумал смотреть на них. Мысль, родившаяся у него в мозгу, говорила: истина самой себе не противоречит, и бастард не может быть спасен в лоне Церкви Бесхристовой. Эту идею Хейз решил забыть как несущественную.

– Родился однажды ребенок, – заговорила Отдохновение, переворачиваясь на живот, – на которого всем было плевать, жив он или мертв. Родственники отказались от него один за другим, и вот ребенка взяла к себе бабка. Очень злая женщина. Доброй она быть не могла, потому что капля доброты заставляла ее ругаться и богохульствовать. У нее начинался зуд, она опухала. Даже глаза у нее пухли, и ей не оставалось ничего, только носиться по дороге, размахивая руками и богохульствуя. При ребенке ее немочь усилилась вдвое, и бабка заперла дитя в курятнике. Оно увидело свою бабку в аду: раздувшуюся, объятую пламенем – и рассказало все ей. Бабка тот же час распухла до невозможности, побежала к колодцу и там, накинув на шею веревку от ведра, бросила это ведро вниз. Так ей шею и переломило.

Закончив рассказ, Отдохновение спросила Хейза:

– Дашь мне на вид пятнадцать лет?

– В моей церкви слово «бастард» утратит всякий смысл.

– Может, ляжешь и сам отдохнешь?

Отодвинувшись от нее на несколько футов, Хейз лег на землю. Снял шляпу и, опустив ее себе на лицо, сложил руки на груди. Отдохновение, встав на четвереньки, подползла к Хейзу, приподняла шляпу, словно крышку, и заглянула ему в глаза – те смотрели прямо вверх, перед собой.

– Мне все равно, – тихо произнесла Отдохновение, – как сильно я тебе нравлюсь.

Хейз перевел взгляд на ее шею, а сама девушка опустилась так низко, что кончиком носа почти коснулась носа Хейза. Тот не смотрел на нее.

– Я вижу тебя, – игриво сказала Отдохновение.

– А ну уйди! – ответил Хейз, резко поднимаясь.

Взбежав чуть вверх по холму, девушка спряталась за дерево. Потрясенный, Хейз вернул шляпу на место. Ему хотелось возвратиться к «эссексу». Машина-то стоит на сельской дороге, незапертая, и любой прохожий может сесть в нее и уехать!

– Я тебя вижу, – произнес голосок за спиной.