Мудрая кровь

То, что должно было случиться с Енохом Эмери, началось в тот момент, когда Енох показал Хейзелу Моутсу содержимое музейной витрины. Будущее событие оставалось тайной для самого Еноха и тайной, совершенно непостижимой. Впрочем, Енох понимал: ожидается от него нечто ужасное. Его кровь обладала чутьем сильнее, чем у любой другой части тела; вместе с ней по жилам Еноха текла недобрая судьба, не касаясь только мозга. И получалось так, что язык, которым Енох то и дело облизывал простуду на губах, ведал куда больше своего хозяина.

Первым делом Енох обнаружил за собой такую странность: он начал откладывать деньги. Откладывать про запас всю плату, кроме той, за которой приходила еженедельно домовладелица, и той, на которую приходилось покупать какую-никакую еду. Затем Енох обнаружил, что стал меньше есть, сберегая еще больше денег. Он любил ходить в супермаркеты – каждый день после работы бродил мимо полок с консервированными продуктами и сухими завтраками. Давеча Енох невольно прихватил с собой несколько продуктов, не слишком оттягивающих карманы. Не потому ли удается сэкономить столько денег на еде? Возможно… Хотя была у Еноха другая мысль: деньги копятся с некой большой целью. Воровать Еноху случалось и прежде, деньги же откладывать – никогда.

В то же время Енох начал прибираться у себя в комнате – каморке зеленого цвета (точнее, она некогда имела зеленый цвет) на чердаке старого пансиона. В комнатушке было сухо и пыльно, однако Еноху прежде и в голову не приходило навести в ней (как и в голове) порядок. Затем он просто застал себя за уборкой.

Енох собрал ковер и вывесил его за окном. И зря. Когда Енох решил вернуть ковер в комнату, то застал на его месте всего пару длинных нитей и на одной из них – гвоздик. Наверное, решил Енох, ковер был очень старый, и с оставшейся мебелью надо обращаться поаккуратней. Он вымыл кроватную раму с водой и мылом. Когда с рамы сошел второй слой грязи, она засияла золотом. Воодушевленный, Енох взялся за кресло – старое, низкое и так сильно обвисшее, что казалось, будто оно присело на корточки. Енох смыл первый слой грязи, и кресло тоже засияло золотом. Смыл второй слой – и сияние пропало, а само кресло просело так, будто внутри него закончилась многолетняя борьба. Растерянный, не зная, к добру это или к худу, Енох чуть не разнес кресло на куски. Поборов себя, решил больше его не трогать. К тому же его мало заботило значение вещей. Занимало Еноха лишь то, чего он до сих пор не узнал.

Еще в комнате имелся умывальник из трех частей; он стоял на птичьих ножках в шесть дюймов высотой, и каждая сжимала в когтях по миниатюрному пушечному ядру. Нижняя часть умывальника напоминала раку, нечто вроде шкафчика, куда надлежало ставить сливную лохань. Лохани у Еноха не было, однако он испытывал уважение к надлежащему употреблению вещей. А поскольку заменить корыто Енох ничем не мог, он оставил нижнюю часть умывальника незанятой. Над своеобразной сокровищницей располагалась серая мраморная плита, и прямо над ней – деревянная решетка в форме сердец, кренделечков и цветов, переходящих в согнутые орлиные крылья по бокам. Промеж них крепилось небольшое овальное зеркало – как раз на уровне лица Еноха. Над зеркалом деревянная рама приобретала форму рогатой короны, судя по которой можно было сказать: при ее создании мастер не утратил веру в собственное ремесло.

Насколько знал сам Енох, умывальник был центром комнаты и больше всего остального связывал его, Еноха, с тем, чего юноша пока не ведал. Не один раз после сытного ужина Енох подумывал отпереть нижний отдел умывальника, забраться в него и сотворить некий тайный обряд, о котором еще утром имел весьма смутное представление. Енох намеревался начать уборку с умывальника, но, как это часто с ним происходило, пошел от краев круга по направлению к центру, к сути. Приступил сперва к наименее важным этапам – вперед умывальника Енох поработал над картинами.

В комнате их висело три: одна принадлежала домовладелице (полуслепой женщине, ориентирующейся в доме благодаря исключительно острому обонянию) и две – его собственные. На картине домовладелицы был изображен лось посреди неглубокого озерца. Выражение превосходства на морде животного Енох не переносил совершенно и если бы не боялся этого полотна, давно уже сотворил бы с ним чего-нибудь эдакое. И что бы ни делал в комнате Енох, лось видел все – спокойный, потому как ничего лучше не ожидалось, и невеселый – потому как ничего радостного ждать тоже не приходилось. Енох при всем старании не нашел бы соседа по комнате надоедливей. Он не уставал бурчать про себя нелестное о лосе; вслух же он высказывался куда осторожнее.