Мудрая кровь

Внутри он рассеянно добрался до конца зала и по другому проходу вернулся к дверям, словно бы желая показать себя всякому, кто стал бы его разыскивать. У стойки с содовой Енох задержался. Может, присесть и перекусить? За стойкой, обклеенной пленкой розового цвета и пленкой – имитацией серпантина, дежурила рыжая официантка в униформе цвета лайма и в розовом фартуке. Свои зеленые глаза она накрасила розовыми тенями; внешним видом девушка напоминала рекламную картинку «Лаймово-вишневого сюрприза», особого десерта на сегодня (за десять центов).

Официантка встала напротив Еноха, пока тот изучал меню у нее над головой. Опершись на стойку локтями, девушка положила на них грудь и стала ждать, пока Енох решит: что бы ему такого взять. Наконец она опустила руку под стойку и позвонила в колокольчик, чтобы принесли «Лаймово-вишневый сюрприз».

– Не волнуйтесь, – успокоила девушка Еноха. – Я сегодня после завтрака приготовила.

– Со мной сегодня что-то случится.

– Я же говорю: не волнуйтесь. Только сегодня приготовила.

– Я видел это сегодня утром, как проснулся, – ответил Енох, словно провидец.

– Господи боже, – пробормотала официантка и, выдернув десерт из-под носа у Еноха, отвернулась и начала готовить новый. Вскоре она бухнула на стойку перед Енохом другой, свежий «Лаймово-вишневый сюрприз».

– Мне пора, – сказал Енох и поспешил к выходу.

Когда он проходил мимо агрегата по приготовлению воздушной кукурузы, его карман вновь приковал к себе внимание продавца. Однако Енох не остановился.

Не хочу этого делать, твердил он себе. Что бы ни приказали, не хочу. Я иду домой. Прикажут то, чего я не хочу. То, до чего мне дела нет.

И как он мог просадить все сбережения на занавески и позолоту?! Лучше б купил себе новую рубашку и светящийся галстук. Теперь его заставят совершить нечто противозаконное. Как обычно.

«Не стану я этого делать», – сказал себе Енох и остановился. Перед ним был кинотеатр; на афише монстр запихивал девушку в печь.

Не пойду я на такое кино, говорил себе Енох. Я домой собираюсь. Не стану я ничего ждать в кинотеатре. И денег на билет не наберется, говорил он себе, доставая кошелек. Не буду ковыряться в мелочи. У меня всего сорок три цента, не хватит.

Надпись на табличке сообщала, что цена билета для взрослых – сорок пять центов, а на галерке – тридцать пять.

Не стану я сидеть на галерке за тридцать пять центов, не пойду я в кино, говорил себе Енох.

Двойные двери распахнулись, и Енох сам не заметил, как идет по красному фойе в темный тоннель, потом поднимается в еще более темный проход. Через несколько минут он оказался в верхней части кинозала, похожей на утробу кита, и, словно Иона, стал на ощупь искать место.

Не буду я смотреть кино, яростно твердил себе Енох. Из фильмов ему нравились только цветные мюзиклы.

Первая картина была об ученом по имени Глаз, проводившем операции при помощи пульта дистанционного управления. Его жертвы просыпались утром и обнаруживали разрез – на груди, голове или животе; за ночь у них пропадал какой-нибудь жизненно важный орган.

Енох как можно ниже надвинул шляпу на лоб и подтянул к лицу колени; на экран он смотрел в узкую щелку. Фильм шел час.

Во второй картине рассказывалось о жизни в тюрьме «Девилз-Айленд». Енох вцепился руками в подлокотники кресла – чтобы не упасть за перила.

Третий фильм назывался «Возвращение Лонни». В нем бабуин по кличке Лонни спас симпатичных детишек из горящего приюта. Енох до последнего надеялся, что бабуин сгорит, но тот даже не обжегся. В конце милая девочка наградила Лонни медалью. Этого Енох уже не вынес – он нырнул в темный тоннель, пролетел через два верхних прохода и стремглав помчался на улицу через фойе. Едва легких коснулся свежий воздух, как он упал на землю.

Придя в себя, Енох обнаружил, что сидит, привалившись спиной к стене кинотеатра. Более он не желал отлынивать от обязанностей. Была ночь, и он чувствовал: неизбежное знание почти получено. Енох полностью смирился с судьбой. Он просидел еще минут двадцать, потом встал и побрел вниз по улице, словно бы его вела неуловимая для других мелодия или звуки свистка, слышимые только собакам.

Пройдя два квартала, Енох остановился и посмотрел на другую сторону улицы – там, под фонарем, стояла машина крысиного цвета. На крышку капота взобралась темная фигура в ослепительно-белой шляпе. Она размахивала руками с бледными, почти в тон шляпе, кистями.

– Хейзел Моутс! – выдохнул Енох, и его сердце задергалось в груди, словно молоточек звонка.

Возле машины собралось несколько человек. Енох не знал, что Хейзел Моутс основал Церковь Бесхристовую и что он каждый вечер проповедует на улице. Енох не видел Хейзела с тех пор, как показал ему мумию в витрине музея.

– Если вы спасены, – кричал Хейзел Моутс, – вы бы думали об искуплении, но вы о нем не помышляете! Загляните внутрь себя и увидите: вы не спасены. Не было спасения. Для спасенных мира нет, а я проповедую мир. Проповедую для Церкви Бесхристовой, церкви мирной и удовлетворенной.

Двое или трое человек из тех, кто остановился послушать Хейзела, развернулись и пошли своей дорогой.