Мудрая кровь

У Хейза тоже дела шли не так, как он замыслил. Приход его церкви по-прежнему состоял из одного человека: его самого. Хейз думал быстро собрать большую группу последователей и тем впечатлить слепца, показать свою силу, однако никто не хотел идти за Хейзом. Был один мнимый последователь – парнишка шестнадцати лет, который просто хотел найти компаньона для первого похода в бордель. Где заведение, он знал, просто подыскивал опытного проводника. Дождавшись окончания проповеди, парнишка подошел к Хейзу и пригласил его с собой. Хейз согласился и прогадал: когда они вышли из борделя, он попросил нового знакомого стать членом Церкви Бесхристовой или даже больше – учеником основателя, апостолом. Тот извинился и отказал: мол, он католик. Они с Хейзом, дескать, совершили Смертный Грех и если умрут не покаявшись, то их ожидают вечные муки и Бога они не узрят. Хейзу в борделе нисколько не понравилось – в отличие от несостоявшегося апостола. Хейз только зря потратил половину вечера. Он проорал, якобы греха нет и нет наказания. Парень же покачал головой, спросив, не хочет ли Хейз и завтра наведаться к шлюхам.

Если бы Хейз верил в силу молитвы, он молился бы о ниспослании ученика, однако ему оставалось одно – печалиться из-за отсутствия такового. Через две ночи апостол явился.

Тем вечером Хейз проповедовал у четырех кинотеатров и каждый раз, поднимая глаза, видел перед собой одно и то же улыбающееся большое лицо. Его обладатель – полноватый блондин с вьющимися волосами и безвкусными бакенбардами – был одет в черный костюм в серебряную полосочку, широкополую белую шляпу, сдвинутую на затылок, и тесные остроносые туфли (носков блондин не носил). Выглядел он словно проповедник, сменивший профессию – на ковбоя, или же как ковбой, ставший гробовщиком. Не особенно привлекательный, улыбался он честно, и эта честная улыбка сидела на лице ровно, точно ряд вставных зубов во рту.

Каждый раз, когда Хейз смотрел на улыбчивого, тот подмигивал.

У последнего за день кинотеатра подле блондина стояло еще трое.

– Вам, людям, есть ли дело до истины? – спросил Хейз. – Единственный путь к ней – через богохульство, но есть ли вам до того дело? Внемлите ли вы мне или развернетесь и пойдете прочь, как и другие до вас?

Хейза слушали двое мужчин и женщина с рябым ребенком на руках. Она смотрела на Хейза так, будто вещал он из будки на ярмарке.

– Ну ладно, идем, – сказала женщина. – Он закончил. Нам пора.

Она развернулась и потопала прочь; двое мужчин – следом.

– Идите же, идите, – сказал Хейз. – Однако помните: истина не поджидает вас, притаившись за каждым углом.

Блондин резво потянулся к нему и, подергав за штанину, подмигнул.

– Вернитесь, эй вы, народ! – позвал он. – Хочу рассказать о себе.

На окрик обернулась женщина, и блондин улыбнулся ей, словно бы пораженный ее красотой: квадратное красное лицо, свежеуложенные волосы.

– Жаль, я не прихватил гитару, – сказал блондин. – Под музыку сладкие речи мне даются легче. А уж если разговор заходит об Иисусе, то музыка и подавно нужна. Не так ли, други?

Блондин посмотрел на двух мужчин, словно обращаясь к здравому рассудку, читавшемуся на их лицах. Мужчины были одеты в черные деловые костюмы и коричневые фетровые шляпы; выглядели эти двое как старший и младший братья.

– Послушайте, други, – доверительно произнес ученик Хейза, – два месяца назад, до того как я повстречал Пророка, я был совсем иным. У меня на всем белом свете не имелось ни единого друга. Знаете, каково это – когда нет друга на всем белом свете?

– Лучше вообще не иметь их, чем иметь таких, что всадят тебе нож в спину, – почти не разжимая губ, ответил старший из мужчин.

– Друг, в одной этой фразе ты сказал многое. Будь у нас время, я просил бы тебя повторить ее – так чтобы слышали все.

Сеанс в кинотеатре закончился, и народ повалил на улицу.

– Други, – обратился к ним блондин. – Вы же знаете, что Пророк, – он указал на Хейза, стоящего на капоте машины, – вам интересен. Если позволите, я расскажу, как он и его идеи изменили меня. Не толпитесь – я тут всю ночь буду говорить, если потребуется.

Хейз продолжал стоять на капоте «эссекса», слегка подавшись вперед – словно бы не уверенный в том, что слышит.

– Други, – вещал блондин, – позвольте, я представлюсь. Имя мое Онни-Джей Холи, и я называюсь, дабы вы убедились: я с вами честен. Я проповедник, и, может, кто-то обо мне даже знает, однако я не стал бы убеждать вас в том, во что не верят ваши сердца. Вы, народ, идущий впереди, подходите ближе, иначе не услышите. Я ничего не продаю, но отдаю даром!

Послушать блондина остановилось порядочное количество людей.

– Други! Еще два месяца назад вы бы меня не узнали. На всем белом свете у меня не имелось ни единого друга. А знаете, каково это – когда нет ни единого друга на всем белом свете?

Ему ответил громкий голос:

– Лучше вообще не иметь их, чем иметь таких, что…