Мунфлит

Не иначе как злые духи, которые обитали в этих местах, завели мои мысли в подобные дебри. И тут меня осенило: «Ведь медальон, который висит у меня не шее, до этого был надет на шею Черной Бороды, чтобы отпугивать от его склепа злых духов. Ну а если он их отпугивал от него, почему бы ему не прогнать их прочь от меня?» Я быстро извлек из медальона пергамент, развернул его при свете свечи и, хотя знал на память весь текст, содержащийся там, от первого до последнего слова, принялся четко и медленно читать его вслух по бумажке. Звук человеческого голоса меня несколько приободрил, хотя голос этот и был мой собственный. И чтобы слышать его, я читал все громче и громче, перекрывая звуки беснующегося шторма.

Что до меня, не чую уж шагов своих.
Земля…

На слове «земля» я осекся, так резко вздрогнув, что кровь яростно застучала у меня в венах, готовая их разорвать. Причиной тому был сухой скрежещущий звук. Он донесся из коридора, который вел из пещеры. Будто там кто-то поддел случайно попавший под ногу камень. С той поры и постиг я закономерность: даже сквозь рев водопада, шум мельничного жернова или свирепый рев бури можно расслышать вполне отчетливо более тихие звуки вроде щебета птички, особенно если они возникли внезапно или тем более вас настораживают. Буря производила куда больше шума, чем спотыкающиеся шаги вдали туннеля, и все же звук их коснулся моего слуха. Я замер и затаил дыхание. Буря как раз на мгновенье затихла, и до меня еще явственнее донеслась неуверенная поступь. Кто-то пробирался во тьме. Я знал, что это не Элзевир. Он не успел бы так быстро вернуться из Пула, а к тому же на подходе всегда оповещал меня о своем приближении особым посвистом. Но если не Элзевир, то кто? Я задул свечу, чтобы неизвестный не смог в меня выстрелить из темноты, а затем меня одолели мысли о демоне-душителе, который набрасывается в сумерках на добытчиков мрамора. Правда, я быстро сообразил, что это не мог быть Мендрайв. Уж ему-то наверняка прекрасно известны собственные коридоры, не стал бы он так спотыкаться в них. Тот, кто сюда идет, больше похож на кого-то из наших преследователей. Решил, видать, провести разведку под покровом ненастной ночи.

Уходя, Элзевир брал с собой тот самый отделанный серебром пистолет, который раньше принадлежал Мэскью, а при мне оставалось старенькое ружье на грачей. Пуль и пороха у нас теперь было полно. Солидный запас того и другого щедро доставил нам Рэтси. Ружье я, по настоятельной просьбе Элзевира, всегда держал заряженным и волен был сам решать, воспользоваться им или нет, если кто-то проникнет в нашу пещеру, хотя он придерживался суждения, что лучше погибнуть сражаясь, чем болтаться в Дорчестере на виселице. Ведь именно это нас, скорее всего, и ждало бы, если бы нас нашли.

Кроме условного свиста, Элзевир, возвращаясь, произносил непременно пароль «Процветай, “Бонавентура”», не услышав который мне следовало насторожиться.

Ружье лежало подле меня на полу. Я, потянувшись, нащупал его, взял в руки, поднялся на ноги и проверил пальцем, достаточно ли заполнена порохом запальная полка.

Буря все еще отдыхала, поэтому звук неуверенных спотыкающихся шагов в коридоре слышался мне отчетливо. Очередной раз пнув камень, идущий, похоже, сильно ушиб себе ногу, о чем можно было судить по тону, которым он пробормотал ругательство.

– Кто идет? – отчетливо крикнул я в темноту.

Голос мой гулким эхом ударился о каменные своды пещеры.

– Кто идет? – суровее и громче прежнего повторил я. – Отвечайте или стреляю!

– «Процветай, “Бонавентура”», – послышалось из темноты, и я понял, что в безопасности.

– Чтоб тебе пусто было, молодой ты горячий недоросль! В лучшего друга удумал стрелять! Да еще теми самыми порохом с пулями, коими он по дурости тебя и снабдил!

Я сразу узнал этот голос, и еще прежде, чем гость показался в пещере, мне стало ясно, что ко мне приближается мастер Рэтси.

– Знай я, как близко уже от вашей берлоги, давно бы сам одарил тебя этой мутью про «Процветай, “Бонавентура”», – продолжил он. – Но поди разберись, далеко ль ты, иль близко, когда шкандыбаешь во тьме, да еще в подобную ночь, по подобным кротовым норам. Тут голову бы себе не снести. Ты вот мне крикнул, а я и ответить сразу не мог. Потому аккурат в тот именно миг так о камень ногой приложился, что у меня сперва дыхалку перехватило, а когда продохнул, впал в грех сквернословия. Совершенно недопустимо и крайне прискорбно для помощника-то викария, который, согласно законам английской церкви, не должен подобные выражения изрекать.

Пока он это произносил, я, положив ружье, снова зажег свечу. Рэтси уже стоял в пещере. Зюйдвестка его и одежда настолько промокли, что с них стекала вода. Он крепко пожал мне руку, явно был рад меня видеть, да я и сам в результате обрадовался его появлению, которое положило конец моему пугающему одиночеству. Больше того, он для меня был посланцем из милой моей прежней жизни, оставшейся так далеко, и визит его словно вновь приближал меня к той, кто была мне сильнее всего дорога.