Я взглядом дал знать Элзевиру, что мое решение неизменно, и слова мастера Ключника стекли с ушей моего старшего друга как с гуся вода. Тогда человек с уклончивым взглядом попытался меня запугать. Колодец-де страсть как глубок, а ведро маленькое. Вот закружится у меня голова, равновесие потеряю, и пиши пропало. Врать не хочу: опасности, им перечисленные, меня впечатлили, однако даже при этом мое решение оставалось твердо. Ибо как бы там ни сложилось все для меня внизу, куда опаснее и хуже считал я такой оборот, при котором бы Элзевир остался пленником в черной бездне колодца, а я наверху в ловушке у этого типа.
Ключнику наконец стало ясно, что его доводы поколебать нас бессильны, и он вернулся к делу. Тут меня стало терзать новое опасение. Мне вспомнились страшные случаи на шахтах Пурбека, когда у людей, спустившихся вниз, начиналось внезапно головокружение, и им уже было не суждено больше выйти наружу.
– Вы уверены, что колодец чист? Нет в нем опасности смертоносных газов? – поинтересовался я.
– Будь спокоен. Уж в этом я убедился заранее. Иначе и мысли бы не допустил, чтобы тебя туда опустить, – заверил меня Элзевир. – Свеча у нас вчера на веревке дошла до самой воды, и пламя ее горело ярко и ровно. А где огонь живет, там безопасно и человеку. Но ты прав. Газы день ото дня способны меняться. Сейчас снова проверим. Мастер Тюремщик, принесите свечу, пожалуйста.
Тюремщик принес свечу, укрепленную в деревянном треугольнике, с помощью которой демонстрировал интересующимся посетителям уникальную глубину колодца, опустил ее на веревке вниз, и только тут мне сделалось до конца ясно, какая задача передо мной стоит. Перевесившись через низкий бортик и стараясь не потерять равновесие, потому что пол под моими ногами был зазеленевший и скользкий от постоянно выплескивавшейся на него воды, я наблюдал за свечой, а она опускалась все ниже и ниже в бездонную глубину. Пламя ее сперва стало казаться крохотной звездочкой, а затем просто точечкой света. Наконец треугольник коснулся воды, вызвав на ней мерцающую рябь. Мы какое-то время понаблюдали за этими бликами, затем тюремщик поднял свечу на поверхность, а вниз бросил камень из кучки, которая у него была специально сложена с этой целью возле колодца. Пролетев с полпути, он, грохоча, заколотился о стены отверстия и бухнулся в воду, подняв гулкий плеск. Колодец ответил на это протяжным стоном, напомнившим мне жутковатое уханье прибоя в морских пещерах под нашим пурбекским убежищем. Тюремщик впервые посмотрел на меня, и взгляд его был неприятен. Вот если свалишься со своего насеста, там точно так же вот и заухает, казалось, хотел он сказать мне.
Но я уже все решил, и пугать меня было бессмысленно.
Мне дали в руки свечу. Я кинул на дно ведра штукатурный молоток, а следом забрался в него сам. Тюремщик стоял возле тормоза. Элзевир склонился над бортиком, придерживая веревку.
– Уверен, что справишься, парень? – шепотом спросил он, мягко коснувшись ладонью моего плеча. – Головой и сердцем уверен? Если хоть чуточку сомневаешься, давай лучше я спущусь. Потому что главный для меня бриллиант – это ты, и я все остальные в мире готов потерять, только бы ничего с тобой не случилось.
– Будьте спокойны, мастер, – растроганный до глубины души, отозвался я, пожал ему руку и, догадавшись, что он сейчас вспомнил, как у меня на Седой Башке закружилась вдруг голова перед крутым поворотом тропинки, спешно добавил: – Нога у меня теперь в полном порядке. Слабины не дам.
Глава XV
В колодце
Могила зияет, и заботливая смерть близка.
Ведро, вопреки устрашениям ключника, оказалось совсем не маленьким и позволило мне достаточно низко присесть в нем на корточки, чем я надежно обезопасил себя от риска вывалиться наружу. Подобная эскапада была не совсем мне в новизну. Болтался уже я однажды в корзине над кручей утеса Гэд, охотясь за парочкой соколиных яиц, но все равно, едва меня начали опускать навстречу пугающей черноте бездны, почувствовал себя крайне тревожно и неуютно. Из глубины тянуло холодом. Ведро двигалось вниз достаточно плавно, и я мог как следует приглядеться к стенам ствола. Он был пробит сквозь толщу известняка, но там, где возникли разломы либо куски камня вывалились, его заделывали кирпичом, словно заплатами, которые виднелись то с одной стороны, то с другой, а местами даже по всей окружности. Свет, и снаружи тем утром тусклый, сюда едва проникал, однако и эта малость его с неуклонностью убывала по мере скольжения моего вниз, и наконец на долю мою остались лишь пламя свечи да призрачное мерцание сверху колодца, подобное мутной луне, глядящей сквозь тучу.