Мунфлит

Я зажал бриллиант между большим и указательным пальцами правой руки, простер ее вверх, демонстрируя сокровище Элзевиру, и уже собирался протянуть его ключнику, но тут второй раз за все время знакомства ухитрился с ним встретиться взглядом, и это остановило меня. Выражение глаз его и лица напомнило мне об осеннем вечере, когда я читал в тетиной гостиной «Тысячу и одну ночь», а точнее, сказку об Аладдине. Злой дядя юноши нипочем не желал выпускать его из подземелья, пока не получит волшебную лампу. Но хитрый Аладдин сперва хотел выйти наружу, догадываясь, что иначе дядя его замурует в пещере на погибель. Вот и меня взгляд ключника заставил всерьез опасаться: едва бриллиант попадет ему в руки, мне будет позволено ухнуть вниз и утонуть.

И когда он со словами: «Отдай мне сокровище!» – опустил ко мне руку, я ответил ему:

– Сперва поднимите меня. Мне неудобно его вам протягивать, стоя в ведре.

– Нет, лучше отдай сейчас, – принялся уговаривать он меня. – Так безопаснее. И обе руки тогда у меня будут свободны, чтобы помочь тебе выбраться. Камни-то эти холодные, скользкие. Поскользнешься на них и, если не подсобить, полетишь обратно в колодец.

Я на его вранье поддаваться не собирался и тверже прежнего возразил:

– Нет, сперва вам надо меня поднять.

Он нахмурился и проорал дурным голосом:

– Отдавай, говорю, сокровище, или тебе будет плохо!

Элзевир, возмущенный, что он позволяет себе говорить со мной таким тоном, грубо его оборвал:

– Дай парню подняться. Он ловкий, не заскользит. С равновесием у него все в порядке. И сокровище это его. А потому он сам вправе решать, что с ним сделает. Ты свою долю получишь. Но только после того, как мы его продадим.

Тут ключник и заявил:

– Сокровище не его и не твое, а мое, потому как колодец мой. Вам я дозволил только его достать. Тебе, ладно уж, половину отдам, но мальчишка вообще касательства не имеет. Дадим ему за труды золотую гинею, и то слишком жирно.

– Ну уж нет! – вскричал Элзевир – Ты, знаешь ли, брось свои игры. С чего это тебе взбрело в голову, что парня можно лишить его доли?

– Лады. Сейчас ты узнаешь с чего, – с мерзкой улыбкой откликнулся ключник. – Тут все честь по чести. Звать-то тебя Блок. За твою голову пятьдесят фунтов дают, а за мальчишкину – двадцать. Надуть меня собирались, но перехитрили сами себя. Вы у меня теперь оба в ловушке, и никому из вас этой комнаты не покинуть, кроме как в кандалах и в сторону виселицы, ежели бриллиант в моем кошельке не окажется.

Твердо решив, пока хватит сил, упорно сопротивляться и камень не уступать, я быстренько запихнул его в пергаментный мешочек и спрятал в глубоком кармане своих панталон, а затем снова поднял глаза вверх. Ладонь ключника лежала на рукояти пистолета.

– Элзевир! Осторожно! Он сейчас…

Но прежде чем мне удалось договорить, ключник, выхватив пистолет, прицелился в Блока.

– Сдавайся! – потребовал он. – Или сейчас пристрелю тебя, и пятьдесят фунтов станут мои.

Не дав Элзевиру времени для ответа, он выстрелил. Элзевир находился по другую сторону бортика. Казалось, что промахнуться на столь небольшом расстоянии ключник не мог. Яркая вспышка от выстрела вынудила меня моргнуть. Цепь, за которую я держался, дрогнула. Мне стало ясно: она приняла на себя удар пули. Открыв же глаза, я увидел, что Элзевир стоит невредимый.

Ключник тоже это увидел, отшвырнув пистолет, обежал колодец и, кажется, толком еще не поняв, нанесла или нет его пуля урон противнику, схватил Элзевира за шею. Высокий и, несмотря на излишнюю тучность, сильный, да к тому же лет на двадцать моложе Элзевира, он явно не сомневался, что с легкостью победит его, свяжет, а затем уже примется за меня. Ах, как же он просчитался. Несколько уступавший ростом ему Элзевир продолжал даже в свои солидные годы отличаться великанской силой, в драках был опытен и, когда возникала необходимость, разил соперника с неумолимостью просоленной плети. Они сцепились. Пошла жестокая битва. Элзевир понимал: на кону его жизнь. И ключник, похоже, догадывался, что ставку сделал такую же.

Проверив, надежно ли зафиксирована цепь, я вскарабкался по ней наверх, перебросил себя через бортик колодца и устремился на подмогу Элзевиру, которому мог понадобиться, чтобы отрезать тюремщику путь к отступлению, если он побежит, или связать его, но, как убедился, даже еще не достигнув места сражения, помощь моя не требовалась. Ключник заметно сдавал, с трудом удерживался на ногах, и лицо его выражало страдание, смешанное с глубоким удивлением неожиданной силой и стойкостью человека, которого он собирался запросто смять. Элзевир, сжав его, как в тисках, раскачивал из стороны в сторону, и я догадывался, что он изготовился к кромптонскому кидку. Мне ни разу еще не приходилось видеть, как Элзевир применяет этот прием, но я знал, что, когда в молодости мой старший друг был борцом, кромптонский кидок по праву считался его коронным трюком.