Мунфлит

Так мы достигли другой лестничной площадки, где он распахнул настежь дверь комнаты, окна которой выходили на запад, и сквозь них во всю мощь струились лучи закатного солнца. Контраст этого красно-золотого сияния с полутьмой на лестнице был столь разителен, что меня на мгновение ослепило, и, лишь повернувшись спиной к окну, я смог разглядеть, как выглядит комната, куда нас провели. Забранная красными деревянными панелями, с кроватью, стоявшей в нише одной из стен, и полками по другим, на которых стояло множество футлярчиков и металлических переносных сейфов. Ювелир уселся за стол лицом к солнцу, держа бриллиант против света, принялся пристально его разглядывать, и я отчетливо видел, как меняется выражение его лица. Оно становилось все более жестким и хитрым, а затем, повернувшись ко мне, он весьма резким тоном осведомился:

– Откуда ты прибыл, парень? И как твое имя?

Вопросы эти застигли меня врасплох, и, еще не привыкнув к жизни под фальшивыми именами, я выпалил:

– Джон Тренчард, сэр. Из Мунфлита в Дорчестере.

Секунду спустя я был готов язык себе откусить за то, что у меня это вырвалось. Элзевир, хмурясь, взирал на меня, призывая всем своим видом умолкнуть, но поздно. Торговец уже занес мой ответ в конторскую книгу. Оплошность моя показалась тогда нам, в общем-то, мало что значащей, хотя предпочтительнее было бы не оповещать, откуда мы прибыли. Вот только у провидения свои законы, и впоследствии именно запись в книге Алдобранда привела к очень важному для моей жизни событию.

– Из Мунфлита в Дорчестере, – произнес вслух старый торговец, занося мой ответ. – И каким же образом ты, Джон Тренчард, стал обладателем этого? – постучал он пальцем по лежавшему перед ним на столе бриллианту.

Тут Элзевир, опасаясь, как бы я что-то еще не выболтал, торопливо воскликнул:

– Ну уж нет, сэр! Мы к вам пришли не играть в вопросы с ответами. Коли интересуетесь, ваша милость, тем, что мы вам предложили, так назовите цену, а на длинные про себя истории у нас времени нет. Мы английские моряки. Камень приобретен честным образом. – И он потеребил пальцами бриллиант на столе, словно напоминая торговцу, кто драгоценностью этой владеет.

– Не кипятитесь, не кипятитесь, – примиряюще проговорил тот. – Камень, конечно же, приобретен честно. Но если бы вы мне сказали, откуда именно он у вас взялся, я, вероятно бы, смог обойтись без нескольких утомительных тестов, к которым вынужден буду сейчас прибегнуть.

С этими словами он отворил шкаф, находившийся посреди панелей, откуда извлек маленькие весы, несколько кристаллов, черный камень и бутылку, наполненную зеленой жидкостью, после чего, аккуратно взяв из пальцев Элзевира бриллиант, с которым тот расстался весьма неохотно, принялся его взвешивать, сперва воспользовавшись в качестве противовеса черным камнем, а затем крохотными бронзовыми гирьками. Я, стоя спиной к окну, наблюдал за стариком, освещенным красным закатным светом. Взвесив бриллиант, он потер его о черный камень, капнул на него жидкостью из бутылки, и чем дальше заходил в своих исследованиях, тем сильнее с его лица стирались эмоции и удивление, уступая место холодной застылости коварно-расчетливого торговца.

Я следил за его манипуляциями с камнем, ожидая, когда он произнесет хоть слово. Пульс мой яростно бился, колени подкашивались, наконец напряжение мое достигло стадии лихорадки. Стоять неподвижно стало невмочь. Я отвернулся к окну. Мы с Элзевиром были очень близки к решающему моменту. Из пересохших губ старика в любую секунду мог прозвучать вердикт, из которого нам станет ясно, стоило ли ради этого камня едва не лишиться жизни, или наши надежды, с ним связанные, зиждились не на твердой почве, а на зыбучем песке.

Итак, я стоял спиною к торговцу и, ожидая, когда он произнесет хоть слово, смотрел в окно. Моменты подобного напряжения, когда мозг поглощает всецело одна идея, весьма удивительны тем, что взгляд, словно помимо сознания, способен ухватывать все оказавшееся перед ним, и впоследствии мы вспоминаем с достаточной ясностью лицо или пейзаж, до которого нам вроде бы совершенно не было дела. Вот и я, ни о чем тогда не способный думать, кроме нашего бриллианта, подмечал очень многое из того, что виделось мне из окна, и очень скоро это сыграло для нас весьма важную роль.