Идя домой, Тюрин злился. Зачем он ходил к этому бесполезному человеку? Что дала ему эта встреча? Но после подумал, как трогательно было это участие Ангелины в его работе (бог знает, как трудно было обратиться ей к этому надменному существу, примерно втрое её старше), как много это значило, и ему снова стало тепло и легко. Правда, тут же перед глазами возникли и Женя, снисходительно усмехавшаяся его словам, и спина Щербакова, стоявшего у окна и смотревшего на купола, и мать, прижавшая ладони к раскрасневшимся щекам в каком-то исступлении… Они так и преследовали его со вчерашнего дня, и заставить прогнать один волнительный образ можно было, лишь вызвав на его место другой, оказывавшийся ещё более нервным. Он торопился, помня, что незадолго до того звонил Женин муж, и они договорились о доставке стола примерно через час. Время подходило к концу, и, свернув к себе в низину, Тюрин почти бежал.
Дома уже все собрались. Ангелина, делавшая уроки в большой комнате с одной только настольной лампой в виде источника света и под крик невыключенного телевизора, посмотрела на него так взволнованно, ища ответа, помогла ли ему её затея. Саша просто улыбнулся ей, думая о том, как скоро обрадует, привезя удобный стол – да и не в столе дело; просто старший брат покупает что-то большое и нужное обделённой вниманием сестре, с которой никогда особенно не был близок, а зря. Мама по-прежнему лежала на диване, раскинув свои большие, синеватые ноги, она тихонечко посвистывала, даже не постанывала, тяжело дыша, и на лбу её лежал сероватый кусок смоченной марли. Сашино кресло было заправлено, и в нём сидела нахмуренная Клава. Она ничего не говорила, но это, видно, давалось ей с трудом.
– Я твоё место заняла? – спросила она, продолжая сидеть, как-то угрожающе.
Саша ответил, что ничего страшного, и тут зазвонил телефон. Лёха, всё такой же деловитый, старавшийся особенно не смотреть на него, помог внести части стола в комнату. По пути он спросил, надо ли собирать, и добавил, что конструкция в принципе лёгкая. Саша подумал, что ни к чему сейчас сверлить, а также о том, как унизительно мужчине просить другого мужчину сбить за него простейшую вещь.
Все тут же всполошились. Пока он в прихожей расплачивался, слышал, как они в комнате скрипят диванами, креслами, стульями, ходят, наверное, вокруг деревяшек. Судя по особенно тяжёлым и медленным шагам, встала даже мать. В комнате, действительно, все четверо: Ангелина, Клава, Дима и мама полукругом стояли у светлой изогнутой столешницы.
– Это что, Сашка? – спросила тётка.
– Это новый письменный стол. Ангелин, тебе, уроки делать, – он немного подумал и уточнил. – Нет, ну это всем. Просто Лина, кажется, больше других времени за ним проводит.
Он посмотрел на сестру, которая точно, как мать вчера, прижала ладони к своим круглым щёчкам, только при этом улыбалась. Она с недоверием оглядела всех членов семьи, а потом снова повернулась к Саше, и столько детского было в её восторженном лице! Он видел, как девчонка благодарна ему, и от этого почувствовал себя, наконец, на своём месте здесь.
– Теперь можно и компьютер купить, – уточнил.
– Ага, покупали уже, – насмешливо произнёс Дима и лёг обратно в свою незаправленную постель.
– Да, – добавила, пожалуй, самая удивлённая и довольная после Ангелины тётка. – Какой компьютер, окстись! Тут телефоны все при себе держат, лишь бы Ванька в ломбард не утащил.
Женщины не спешили расходиться, так что Саше становилось неловко – как будто это не стол, а автомобиль какой-нибудь.
– Есть же шуруповёрт? Я его соберу.
– Это я принесу тебе, – с готовностью сказала Клава и уже повернулась к выходу, как вдруг заговорила мама.
Она присела на диван, но не ложилась, а тихо покачиваясь и постанывая, всей позой выражала то, как ей мучительно. Лицо её сегодня было испещрено землистыми складками, и самая глубокая проходила наискось между бровей, от вершины лба к внутреннему краю глаза. Как будто заспанная, она тихо и измождённо произнесла:
– Это мне теперь на кухне спать, да?
Ангелина подняла на Сашу глаза, в которых больше не было ни радости, ни благодарности – одна пустота. Она, казалось, поняла всё прежде, чем это было сказано.
– Почему это? – удивилась Клава.
– Потому что у меня астма! Я запах древесины не выношу. А от этой штуки разит сосной!
– Ой, подумаешь! Пару дней постоит – выветрится, – убеждала её сестра, но мать была непреклонна.
– А мне эти пару дней задыхаться, значит?
Саша не хотел заговаривать с ней напрямую, но всё же произнёс.
– Можно на веранду выставить пока. Запах выветрится, и соберём стол.
– А это что вам, я не понимаю, не стол? – почти взвизгнула мама и тут же схватилась за голову, словно боль от собственной громкости пронзила её. – Чехословацкий! Знаете, сколько я за ним в очереди отстояла? Вас ещё и в проекте не было всех.
«Понятно», – буркнула Ангелина и быстро выбежала из комнаты, на ходу бросив Саше: «Спасибо, но не выйдет».