Мусор

– А ты никогда там не была?

– Нет, мои брали меня несколько раз, – она, похоже, всегда называла отца с братом хозяйским «мои», – когда ездили закупаться. Но было раннее утро, темно. Я видела только рынок и потом Кремль мельком из окна машины.

Саша задумался. Что можно рассказать о Москве человеку, для которого она – волшебная грёза?

– А Москва всегда как будто через окно. Большой, отстранённый город, никого не впускает в себя. Чужой даже для тех, кто в нём родился и собирается умереть. Москва душевная только в начале лета: ночь почти не наступает, потому что небо до конца не темнеет, закат переходит сразу в рассвет, везде играет музыка, в машинах, окнах, на верандах кафе, люди бродят, бродят всюду, гуляют.

Саша лишь вздохнула мечтательно и затушила сигарету.

Они вернулись в дом. Тюрин устроился полулёжа на маленьком диване, и она, погасив свет, села ближе, положив голову на его плечо, – обнажённая, прохладная и такая ласковая. Не сговариваясь, оба отхлебнули вина, не став разбирать, где чей бокал.

– Я всё говорил, что я в Москве чужой, потому что там у меня нет дома. Но приехал сюда – и здесь тоже нет чувства, чтобы у меня был дом, родня…

– Тебе плохо там? – Сашу, кажется, интересовало только то, что происходит с ним в столице, не здесь.

– Не знаю. Похоже, мне нигде не бывает хорошо.

Он вспомнил чёрные скелеты высоток с решётками строительных кранов над ними, которые высились прямо перед его окнами; вспомнил эти безжизненные каркасы будущих домов по пути до его работы.

– Город без души, его невозможно считать своим. Он всё пухнет и пухнет, а я не понимаю, для кого! Кому строятся все эти дома?

– Ну как? Людям, – недоумённо отвечала девушка, не очень представляя, о чём он говорит.

– Людям, которые будут выплачивать ипотеку за свои однушки, чтобы на пенсии брать новые кредиты для выросших детей?

«Где-то я это уже говорил сегодня? А, да!».

Она, не прекращая, гладила его ладонью по тому месту, где выпирали ключицы.

– Ну а что делать? Зато там работа, возможности.

– Да, но это ведь неправильно! Не могут быть вся работа и возможности в такой огромной стране сосредоточены только в одном городе. Не должны эти человеческие потоки стекаться в одно место, потому что только там можно жить с комфортом.

Он представил толпу людей, какая бывает в утреннем метро, отчего-то с перемазанными углём лицами, которая пытается влиться в узкий проход, толкая в спины предшественников, не меняя угрюмого и усталого выражения на грязных физиономиях, только не в замкнутом пространстве подземки, а на природе, пытаясь проникнуть в ворота большого, застроенного высотными домами города извне, с просторных пустынных полей.

Тюрин вспомнил, как на лекции в институте женщина-профессор говорила им, что, взгляни она на карту России и не зная, что это за страна, никогда бы не согласилась, что это федерация, ведь все дороги с окраин тут сходятся в одну точку.

– Нельзя, чтобы все деньги, которые зарабатывают в регионах, стекались туда: на салюты, больницы, брусчатку, – а сюда свозился только созданный ими мусор. Ведь все же ненавидят москвичей – получается, справедливо, – хотя москвичи тоже еле выживают в этом дорогостоящем хаосе. Нет, так не должно быть! Регионы, может, бояться думать об этом прямо, но всё прекрасно чувствуют, и рано или поздно потребуют своих прав. Люди не захотят уезжать, когда ехать будет некуда, кроме кредитного рабства, а оставаться на месте тоже невозможно – тогда регионы и начнут откалываться. Я думаю, это будет пострашнее развала СССР: замедлившееся разложение продолжится, тогда уже последние куски мяса отвалятся с костей.

В темноте он наткнулся на её тёплые и влажные губы. Наверное, она не очень понимала, о чём он говорит, или это не слишком беспокоило её, и вот так, по-женски, решила заткнуть его поцелуем. Освободившись, он не смог не продолжить.

– И что я там делаю, чего жду, не знаю.

– Разве тебе не нравится работа? – теперь она кругами водила указательным пальцем по его постыдно выдававшемуся на худосочном теле животу.

– Не знаю. Журналистика умирает. Я боюсь опасностей, но при этом писать на совсем безопасные темы – тошно. Так и топчусь на месте, ни туда, ни сюда. А это уже никому не нужно.

– Но сейчас вот все берут интервью, – как будто она трогательно хотела подсказать ему решение рабочих проблем.

– Я, видимо, совсем не интервьюер. Я везде говорю только о себе, заметила? Другие мне не интересны.

– Ангелина говорила, ты писал какие-то рассказы.

– Когда-то писал. Потом всё удалил. И больше не пишу.

– Почему? – казалось, она расстроилась; или пожалела его.

Действительно: почему?

– Не могу так гениально, как Толстой, Гоголь, Чехов. А по-другому не надо.

– Но ведь что гениально, решают читатели, разве нет? – указательный палец, словно с горки, катался с его плеча, расположенного чуть выше её головы, и длинные мягкие волосы щекотали его под мышкой.

– А читателей почти не осталось, все смотрят видео.