Мусор

Саша не мог собраться, чтобы выговорить то, что хотел. Первые слова неизбежно потянут за собой катастрофу дальнейших разъяснений, о которой он совершенно не знал, как говорить. Но промолчать, увезти всё так в себе, бросив на их странные усмотрения, было невыносимо. В конце концов, эта глупая ошибка с Сашей, может быть, и была дана, чтобы вернуться в дом и договорить всё то, что было оставлено нерешённым.

– Ангелина беременна.

Мать несколько раз глотнула воздух открытым ртом. Широкая, бугристая, она еле помещалась между столом и кухонной плитой, поэтому не могла бы выбраться оттуда всё равно, даже если б не застыла, словно парализованная. Это мгновение казалось очень долгим, хотя позже, вспоминая, он понимал, что длилось не дольше нескольких секунд, после чего она тяжело упала на стоявший рядом табурет, который сдавленно пискнул под её весом. Прикрыв глаза рукой, она одновременно с тяжёлым, всхлипывающим выдохом выпалила:

– Приехали. Доблудилась.

Саша был рад, что она не кричит, а сохраняет самообладание. Через некоторое время мама, отняв руку от уставших, потухших глаз, обратилась к нему:

– Ты знаешь, от кого?

– Да, – коротко ответил ей сын.

– Хорошо, – она удовлетворённо кивнула, немного успокоенная. – Ну а что? Куда ещё её было девать? Учиться она всё равно не хотела. И работать тоже.

Было странно наблюдать, как ошарашившее известие постепенно размещается в её душе, вовлекая в себя новые аргументы и давая силы принять его и встроить в свои размытые жизненные планы. Он заметил:

– Я считаю, аборт был бы лучшим решением, но она не хочет.

– Ты что? – мама взглянула на него теперь совершенно осмысленно, смерив изумлённым взглядом. – Какой аборт? Это ж грех страшный, о таком и думать-то нельзя!

Быстро взглянув на иконы, висевшие над швейной машинкой, она, зажмурившись, перекрестилась трижды, после чего продолжила тихо рассуждать вслух.

– Может, там у парня родители тоже нормальные. Примут её, пристроят… А нет – так мы тут.., – она с неудовольствием оглядела крошечную кухню, где с трудом помещалась сама. – Вон, собьём штукатурку, освободим старый ход на Клавкину половину. У неё там три комнаты – куда ей одной столько?

Быстрая радость от скромности её реакции сменилась злостью на то, как дежурно она решила для себя этот вопрос, чтобы больше не беспокоиться, и Саша не мог не добавить сухо: так, чтобы это звучало, как сводка новостей, и было тем неожиданнее и бессердечнее.

– Она беременна от женатого мужчины, у него двое детей. И, как я понял, речи о разводе там не идёт.

Он видел, как больно было маме расставаться с уже выстроенной в её голове картинкой условного благополучия, которое никак не скажется на её жизни. Она закрыла глаза обеими ладонями, так что из-под них слышалось только мокрое сопение, несколько раз качнулась взад и вперёд на своей хлипкой табуреточке, прежде чем внезапно заголосила, словно кто-то включил на полную громкость давно продолжавшуюся внутри неё безумную запись.

– Ой! Ой! – кричала мать. – Убили! Всё, конец! Вот шлюха, зараза, паскуда! – Она положила ладонь на ту грудь, под которой билось сердце и, не раскрывая глаз, продолжала, начав качаться сильнее и теперь из стороны в сторону. – Ведь это же позор, позор на всю нашу семью! Городок маленький, все узнают! А если не узнают, будут зырить, гадать, откуда ребёнок у неё! Ведь это теперь только сплетни! Шалава, надо было пороть её, а я всё глаза закрывала! Дура! О-о-ой…

Саша знал, что мешать ей в таком состоянии было бессмысленно, и всё же он хотел прекратить это скорее, потому с надеждой подошёл к ней и крепко охватил плечи, рассчитывая, что в плену его рук она быстрее опомнится, а сам шептал ей в ухо: «Мама, успокойся. Тише, прошу тебя, тише!». Но это, похоже, только сильнее распаляло женщину, и крики её перешли уже в плохо контролируемый рёв.

– Лучше б я аборт сделала тогда! Ведь я собиралась! Бабка-покойница отговорила! «Оставляй! Вдруг девочка будет, как ты мечтала!», – передразнила она её нарочито неприятным голосом. – Говорила, это подружка будет тебе. Угу, подружка! Если б я знала, если б я только знала, то ни за что её не послушалась бы! Позор, какой позор, господи! Зачем я тебя родила?

И она качала седой головой, словно пыталась прогнать эти горькие мысли, но они были окружавшей её действительностью и никак не хотели уходить, ещё сильнее пугая своей неотвратимостью, почему она плакала всё горше, кричала всё самозабвеннее.

Саша вдруг посмотрел на дверь, беспокоясь, не придут ли разбуженные Дима с отцом… В проёме стояла Ангелина. Пальто нараспашку, обе руки обхватили дверные косяки, впившись в них пальцами, а в округлившихся глазах её – бессмысленное сосредоточение, похожее на попытку сфокусироваться на чём-то важном, что совершенно непонятно мозгу и неизбежно ускользает от логики наблюдателя. Так, верно, учёный следит за несущейся в телескоп кометой, нарушившей все его расчёты, но несомненной и неоспоримой.

«Тихо, мама, тихо», – сжимал он её всё крепче, как будто хотел задушить, а сам не сводил глаз с замершей сестры. И вдруг раздалось: