Мусор

Мама несколько раз звонила ему, пока он писал, и звонки приходилось сбрасывать, лишь бы не упустить и без того сомнительную нить своих намерений. Она тут же перезванивала вновь: вначале было три отменённых вызова подряд, ещё через некоторое время – два, и, наконец, один уже под конец, на который даже можно было бы ответить, но стало жаль нарушать баюкающую тишину. «Как же тяжело – жить в окружении, в котором некому понять, как важно записать что-то и как это невозможно не сделать, а ещё почему нужны при этом тишина и красота».

Саша сидел на городском пляже, под железным зонтиком с приваренной к столбу скамеечкой, вкопанным в скудный и грязный песок, и курил уже третью сигарету из оставленной в пакете с пивом Сашиной пачки. Забетонированная дорожка упиралась в маленький причал, от которого уже убрали спасательный катер. В строительном вагончике, где и размещалась служба МЧС, горело окошко, громко играл шансон, но наружу ни разу никто не вышел. Яркий фонарь над причалом горел, и в его свете нервно вились, сталкивались и разлетались в сторону, мелке мошки; в отблесках было видно, насколько стремительно мчится чёрная речка. Ветер шуршал по высоким безлиственным кустам, иногда громко всплёскивала рыба в воде, ухала сова на противоположном берегу. Какая-то таинственная жизнь кипела тут, которой он ещё не видел, никогда не приходя сюда глубокой осенью ни днём, ни ночью. Словно задник сцены, горел справа ряд круглых огоньков фонарей на мосту, который из родительского дома он обычно наблюдал по левую руку.

В тот год они с Женей ходили на реку каждый день: он брал с собой гитару и удочку, а она приносила то вишни, то крыжовник, то смородину, то сливы в полиэтиленовом мешочке, – сочное содержимое менялось так же постепенно и неотвратимо, как проходило лето. Но загорать и купаться они предпочитали вдалеке от шумных мест: на диком, сплошь заросшем ивами и камышами пляже, где песок был лишь на узком сходе в воду, река глубока уже у самого берега, и красиво вились по воде завихрения стремительного течения. Всю мелкую рыбёшку, которую удавалось вытянуть под её восторженные аплодисменты, они отдавали рыжему коту, жившему в крайнем к лугу доме, мимо которого каждый раз возвращались обратно, и кот ждал их в условленное время на привычном месте, делая вид, что сел здесь просто так.

На городской пляж они приходили так же по ночам, когда все посетители разбрелись, а пьяные компании были разогнаны охранником. Здесь стрекотали, почти вереща, сверчки, оглушительно и стройно квакали лягушки, иногда делая организованные перерывы до первого подавшего голос, за которым тут же возобновлялся весь хор, низко чиркали крыльями зловещие летучие мыши. «Как она испугалась сегодня мыши! Неужели по правде? Нет, скорее, всё-таки хитро напрашивалась на поцелуй».

Он нажал «отправить» на экране телефона, и фейсбук ласковым звуком поддакнул ему. Завтра утром будет мучительно, зачем, для кого это вздумалось делать, снова запретными покажутся все недвусмысленные упоминания, однако ночь – на то и ночь, чтобы в темноте смело совершать то, что при свете дня кажется недопустимым.

Дома к нему вышла мама в широкой ночной рубашке, бессильно повисшей на её большом теле, с распущенными седыми волосами, сощурив сонно глаза. Свистящим шёпотом, отдававшимся какими-то спёртыми хрипами в её грудной клетке, она причитала: «Ты что себе думаешь? Ты как смеешь звонки скидывать? Я думала, хоть ты у меня взрослый! Нет, всё такой же идиот. Ведь времени – час почти! Я не сплю, его вызваниваю, картины, как тебя машина сбила или хулиганы какие отмудохали, себе рисую! У тебя совесть, скотина, есть?».

Он знал, что все попытки остановить её примирительным: «мам», «мам», – ничего не дадут, поэтому дождался, пока она выкричит первую боль, после чего возразил.

– Мама, ну я ведь давно живу один. Я возвращаюсь домой и позже, просто ты об этом не знаешь.

– Вот там и возвращайся! А здесь я за тебя ответственность несу, здесь я глаз сомкнуть не могу, пока кого-то дома нет из семьи. А ну, пошёл спать быстро!

И он пошёл, даже не заходя в ванную, чтобы не будить никого шумом воды. Закрыл глаза, боясь, что мысли о Жене, их очаровательном прошлом и её справедливом разочаровании в нём, не дадут ему уснуть, но провалился в сон тут же, невзирая на храп отца и на то, как мать, жалобно вздыхая, беспрестанно ворочалась, грозя обрушить диван. Тут же раздался телефонный звонок, который испугал его, – но было уже несомненное утро, светло, и мамино место рядом пустовало. «Таня. Что ей-то может быть нужно?».

– Привет. Спишь?

– Да нет.

– А я по голосу слышу, что спишь!

Саша быстро прошёл в ванную и закрыл дверь.

– Что, не рад мне? – как всегда уничижительно-бодро болтала она в трубке.

Он промолчал. Отшучиваться не хотелось, а действительные свои ощущения и сам понять не мог.

– Что ты хотела?