Муссон

Однако когда Дориан слишком увлекался разговором с кем-то, Фоад подзывал его тоном собственника:

– Иди сюда, обезьянка с львиным сердцем, веди за меня корабль.

Дориан брался за руль, и его глаза сверкали, когда он вел дау против ветра, чувствуя, как оно дрожит под его руками, словно плохо объезженная лошадь, готовящаяся к резкому прыжку.

Иногда сам принц, сидя скрестив ноги на шелковых коврах под своим тентом, мог прервать разговор со своими вельможами и наблюдать за мальчиком со сдержанной улыбкой.

Поскольку Дориан был еще мальчиком, не ощутившим на себе ножа, совершающего ритуальное обрезание, Тахи могла ходить при нем с непокрытой головой.

Тахи имела самое низкое положение, являясь разведенной женщиной. Ее муж был одним из конюхов принца. Тахи не смогла родить ему сына и была отвергнута. И только бесконечная доброта и сострадание аль-Малика спасли ее от того, чтобы превратиться в нищую попрошайку на улицах Ламу.

Тахи представляла собой крупную, пухлую, просто круглую со всех сторон темнокожую женщину. Она любила поесть и посмеяться и легко принимала свое положение. Ее преданность и любовь к принцу стали сутью всего ее существования.

А теперь вдруг Дориан оказался сыном ее господина.

Как и все остальные на борту, Тахи была очарована его прекрасными рыжими волосами, странными светло-зелеными глазами и молочно-белой кожей. И когда Дориан улыбался во весь рот и обволакивал ее своими чарами, Тахи не могла ему сопротивляться. Он пробудил материнский инстинкт в бездетной женщине, и она очень быстро отдала ему свое сердце.

Когда принц назначил ее официальной няней Дориана, Тахи рыдала от благодарности. А Дориану не понадобилось много времени, чтобы понять: за ее мягкой, почти коровьей внешностью скрываются проницательный ум и острое политическое чутье.

Тахи прекрасно разбиралась во всех подводных течениях в свите принца, правильно оценивала значение каждой фигуры и находила для себя правильный курс. Она объясняла Дориану, кто силен и важен в окружении аль-Малика, рассказывала о влиянии и ошибках каждого, о том, какие у кого слабости, как обходиться с каждым из них. Она обучала его придворному этикету и тому, как верно держать себя в присутствии принца и его знатных приверженцев.

Для Дориана дурным временем оставались только ночи. В темноте его одолевали воспоминания о Томе и об отце.

Как-то раз Тахи проснулась от его тихих, сдавленных рыданий.

Сама будучи отверженной, она инстинктивно поняла его тоску по дому и одиночество: маленький мальчик оказался вдали от родных, от всего знакомого и любимого, среди чужаков другой расы, религии и образа жизни.

Тахи тихо поднялась и подошла к нему; она легла рядом с Дорианом на постель и заключила мальчика в теплые, мягкие, материнские объятия.

Сначала Дориан пытался сопротивляться, оттолкнуть ее, но потом расслабился и затих в ее руках.

Тахи шептала ласковые слова в макушку его головы, все те слова, которые она накопила для сына, который так и не появился в ее утробе. Через какое-то время Дориан прижался к ней и наконец заснул. На следующую ночь он совершенно естественным образом сам подошел к постели Тахи и лег рядом с ней, и она обняла его толстыми руками.

– Мой малыш… – прошептала женщина, сама изумленная силой своих чувств. – Мое единственное прекрасное дитя…

Дориан не помнил объятий своей родной матери, но в глубине души остро нуждался в них. И Тахи скоро заполнила почти всю эту пустоту.

По мере того как они приближались к родному порту, принц Абд-Мухаммед аль-Малик все больше времени посвящал обсуждению государственных и прочих дел, ему уже не хватало времени рассуждать о пророчестве святого и наблюдать за мальчиком со скрытым, но острым вниманием и одобрением.

– Аль-Аллама, – спросил он как-то муллу, называя того по имени, – что ты можешь рассказать мне о мальчике?

Мулла прикрыл глаза, пряча свои мысли от проницательного взгляда господина.

– Он располагает к себе, люди тянутся к нему, как пчелы к меду.

– Это и так очевидно. – В голосе принца послышалось легкое недовольство. – Но я тебя не об этом спрашиваю.

– Похоже на то, что он обладает всеми признаками, описанными святым Таймтаймом, – осторожно продолжил мулла. – Но нам понадобится много времени, чтобы окончательно в том убедиться.

– А пока мы должны как следует его беречь и опекать, взращивая те качества, что нужны для исполнения пророчества, – заявил принц.

– Мы сделаем все, что в наших силах, великий принц.

– Твоим долгом будет направлять его по верному пути и ознакомить его с мудростью пророка, чтобы он со временем обрел веру и принял ислам.

– Он пока что дитя. Мы не можем надеяться увидеть голову мужчины на столь юных плечах.

– Каждое путешествие начинается с первого шага, – возразил принц. – Он уже знает священный язык истинной веры лучше, чем кое-кто из моих родных детей, и выказывает некоторые знания в религиозных вопросах. Его хорошо воспитывали. И ты должен продолжить это воспитание. Лишь когда он примет ислам, мы сможем сказать, что пророчество исполнилось.

– Как прикажет мой повелитель.

Аль-Аллама коснулся пальцами губ и сердца.