– Бен Абрам боится, что такое возможно. Не только из-за мальчика, но и потому, что это дало бы им предлог послать корабли в наши воды, чтобы захватить территории и богатства Омана.
– Я подумаю над тем, что ты мне рассказал.
Аль-Малик отпустил муллу, добавив:
– Приведи ко мне Бен Абрама и мальчика завтра утром, после молитвы.
Дориан явился на аудиенцию к принцу, охваченный и волнением, и тревогой.
Когда Дориан впервые увидел принца, он не испытывал подобных сомнений: аль-Малик являлся просто еще одним мусульманином, врагом и иноверцем. Однако с тех пор он многое узнал от аль-Алламы и Бен Абрама. И теперь ему было известно, что королевский род принца такой же древний, как род английского короля, что принц – искусный моряк и воин, а подданные почитают и уважают его. Вдобавок к этому та нить, что связывала Дориана с Англией и христианством, слегка попортилась от времени и расстояния.
Все это время у него не появлялось возможности говорить на родном языке, он даже думал по-арабски, иногда с трудом припоминая английские слова для самых простых идей. Даже память о родных начала блекнуть.
Дориан лишь время от времени думал о своем брате Томе, и все мысли о побеге из Ламу давно были забыты. Он уже не смотрел на свое положение на острове как на плен. Он постепенно вливался и в арабский мир, и в арабский образ мыслей.
Теперь, снова представ перед принцем, Дориан ощущал благоговение и почтение.
Когда он опустился на колени перед аль-Маликом на вымощенной кораллами террасе и попросил благословения, его сердце забилось быстрее от удивления и радости при виде того, как принц ответил на его приветствие.
– Встань и сядь рядом со мной, сын мой. Нам нужно о многом поговорить.
Этот царственный и внушительный человек снова принял его как сына перед свидетелями. Дориан ощутил гордость, а потом его остро уколол стыд.
Он вдруг, пусть мимолетно, вспомнил своего родного отца… но лицо Хэла слегка расплывалось..
«Я всегда буду верен родному отцу», – пообещал себе Дориан, но с охотой и радостью подчинился приглашению аль-Малика.
– Пока меня не было, ты стал мужчиной. – Аль-Малик внимательно всмотрелся в Дориана.
– Да, мой господин, – ответил Дориан, чуть не добавив машинально: «Милостью Аллаха».
– Вижу, вижу. – Аль-Малик проследил взглядом линию крепких мускулов и широких плеч под канзу, которую Дориан носил теперь вполне естественно. – А значит, ты должен сменить детское имя на имя мужчины. Теперь тебя будут звать аль-Салил.
– Да будет на то воля Аллаха, – хором произнесли аль-Аллама и Бен Абрам.
Они оба выглядели гордыми и довольными той честью, которую принц оказал их воспитаннику. Это повышало их собственный авторитет, потому что новое имя, выбранное принцем, означало «обнаженный меч».
– Твоя доброта подобна солнцу, взошедшему после темной ночи, – сказал Дориан.
Аль-Аллама одобрительно кивнул. Мальчик правильно выбрал слова и правильно построил фразу.
– А также это значит, что ты должен иметь собственного оруженосца.
Аль-Малик хлопнул в ладоши, и тут же на террасу длинными плавными шагами, похожими на шаг бегового верблюда, вышел молодой мужчина. Он был, судя по всему, лет на пятнадцать старше Дориана, по возрасту приближаясь к тридцати годам, и носил одежду воина. На поясе у него висел изогнутый ятаган, у плеча он держал круглый бронзовый щит.
– Это Батула, – сказал принц. – Он поклянется тебе в верности.
Подойдя к Дориану, Батула опустился перед ним на колени.
– С этого дня и навсегда ты мой повелитель, – заговорил он сильным чистым голосом. – Твои враги – мои враги. Куда бы ты ни отправился, я понесу твое копье и твой щит справа от тебя.
Дориан положил ладонь на голову Батулы, принимая его клятву, и Батула поднялся на ноги. Молодые люди посмотрели друг на друга, и Дориану сразу понравилось то, что он увидел.
Батула не выглядел красавцем, но лицо у него было широким и честным, нос – крупным, ястребиным. Улыбка открывала ровные белые зубы. Темные волосы он смазывал маслом и заплетал в косу над одним из широких плеч.
– Батула – искусный метатель копья, – сказал аль-Малик, – и испытан в битвах. Он может многому тебя научить, аль-Салил.
Копье было главным оружием арабских конников. Дориан наблюдал, как тренируются новички на специальном поле, и его приводил в восторг грохот конских копыт и стальной блеск наконечников копий, пронзавших воздух.
– Я рад буду научиться, – пообещал Дориан.
Аль-Малик отпустил Батулу. Когда тот ушел с террасы, принц возобновил разговор:
– Очень скоро я снова отправлюсь в долгое путешествие на север, совершу паломничество в Мекку через пески пустынь. Ты отправишься со мной, мой сын.
– Мое сердце будет радо всему, что ты изберешь для меня, повелитель.
Аль-Малик жестом дал понять, что Дориан свободен, а когда мальчик ушел, повернулся к аль-Алламе и Бен Абраму: