Мутанты

— И правда, Елизавета, не время, — выручил его Куров. — Прибудет Юрко, тогда и поговорим. Мы сейчас со сватом пойдем на вторую заставу, изучать план охоты на местности. А ты покуда за баней пригляди. Да прежде козла запри! А то людям проходу от него нет.

— Ой, и правда! — спохватилась она. — И что к тебе, сват, Степка пристает?

Выскочила во двор и только повесила замок на козлятник, как изнутри негромко постучали, будто козел рогами. Однако голос был не козлиный:

— Ыррын баба…

— Помолчи! — громко прошептала Сова. — Сейчас охотники пройдут — выпущу…

А те никак из хаты не выходят, верно, совещаются. Шаман же сильнее стучит:

— Батур тыала хотун! Айбасы кириккитте!

— Да сиди ты! — прикрикнула бабка. — Услышат, так будет тебе айбасы. Тебя же ловить пришли!..

Незваные гости наконец-то вывалились из хаты, но не сразу пошли за ворота, а чего-то заколобродили по двору. И добро, что недоенная коза орала и козел ей изредка вторил — так вроде целый хор получился.

— Идите-ка вы скорей! — крикнула Сова. — Козел ломится, не удержу!

И дед поторопил:

— Скорей, панове! Вырвется — всем кирдык будет! Шаман и впрямь уже ломал двери и рычал:

— Арыкарры саррылах! Айбасы урул тирриях!

Далее вообще неразборчиво. Хорошо, Дременко с козлом знаком был, потому пошевелил начальство и повел в проулок следом за Куровым. Однако Волков, шедший замыкающим, что-то заподозрил и озираться стал. Шаман же разошелся и давай топать, в бубен бить.

— Ойху! Ойху! — заблеял однако по-козлинному. — Биз-да айбасы! Ойху!

Мыкола в проулке встал и ухо навострил и еще кому-то рукой замахал, но Куров вернулся и повлек крестника за собой.

А шаман в козлятнике в раж вошел — визжит, шипит, пляшет, аж стенки трясутся. Коза с козлом даже затихли от такого концерта. Пожалуй, минут пять прыгал и орал, а потом вдруг захрипел, забился и стих. Сова помедлила, замок сняла и, крадучись, заглянула: лежит дедушка на соломе, выгибается, словно от падучей, и уже не дышит.

— Батюшки!

А тот подрыгал еще ногами и вовсе размяк. Старая вете-ринарша на скотский падеж за свою жизнь насмотрелась и тут сразу поняла — издох шаман-то! Хоть и боязно, да приблизилась, пульс на запястье пощупала, набралась храбрости и к груди ухом прислонилась — не бьется сердце!

Пена на губах, и все три глаза закатились…

— Ты чего это, дедушка? — ногой попихала, потрясла за плечи. — Кто же будет злых духов гонять?

Шаман уже, как кисель, жидкий стал и растекся по соломе.

Сова вскочила и в хату. Телефон ей, как ветерану партизанского движения, давно поставили, но вечно что-то в нем замыкало — куда ни звонишь, все на свинарник попадаешь. Раза с десятого угадать-то было можно и в «скорую» попасть, да ведь кому попало не скажешь, что у тебя в козлятнике мутант или шаман помер, надо Оксане сообщать. И только Елизавета Трофимовна через дедову половину вышла на Украину, глядь, — а она уже к хате бежит, с баульчиком, и халатик на ветру развевается.

— Что у вас случилось, бабушка? — Запыхалась, глаза тревожно бегают. — У тату опять припадок?!

Сова вдруг смутилась: как сказать-то, что у них в козлятнике не просто человек — шаман якутский, которого все за мутанта принимают, и еще ко всему теперь покойный. Испугается, чего доброго…

— Мы-то все живы, слава богу…

— Я же чувствую! — выпалила Оксана. — С кем-то беда! Прямо сердце пронзило! Вы что-то скрываете, бабушка!

— Ты только ничего не бойся… — Бабка повлекла ее за собой. — Пойдем, сама глянешь. Долго рассказывать! Ему реанимация нужна.

— Кому?

— Человек он, человек, я рассмотрела. — Сквозь хату провела и к сараю. — Только в шкуры одетый и нечесаный, небритый. Шаман, я их в Якутии видала.

— Шаман?

— Старенький, может, чуть помоложе Степана Макары-ча. И не страшный, если приглядеться. В бубен бил-бил, кричал-кричал, а потом ногами подрыгал и помер. Может, мухоморов переел? Пена пошла…

И дверь козлятника перед нею распахнула. Думала, хоть вздрогнет от неожиданности — ничуть! Сразу же к шаману склонилась и смело так рукой горло щупать — должно быть, пульс. Потом вгляделась и отпрянула:

— Юрко?!

Шаман как услышал ее голос, так сразу дернулся и сел…

Глава 7

Куров вернулся со второй заставы уже под вечер в настроении веселом и бравурном, несмотря на вечный недосып. И застал в хате непривычный, вроде как предпраздничный, переполох: старуха с Оксаной суетились на кухне, варили, жарили и парили. Однако словно не к торжеству готовились, а к поминкам: все делали молча, глаза у обеих были красные, зареванные, носы вспухшие. Сова молча проводила взглядом своего крестника, шедшего в компании батьки Гуменника, и когда те скрылись за дверью на украинской территории, так деда стриганула глазами, что явственно послышался ему щелчок ножниц. Однако даже словом не обмолвилась, а Оксана просто глазки потупила и чаще заработала ножом на разделочной доске.