Мутанты

В былые годы, когда Куров заставал старуху в таком неприветливом состоянии, то уже знал, что у нее переизбыток претензий к нему, причем чаще необоснованных, потому не старался оправдаться или как-то ублажить. Напротив, независимо от настроения, напускал на себя сердитый вид и им, словно клин клином, вышибал ее неудовольствие.

И сейчас подумал, что годы разлуки вряд ли изменили характер их отношений, поэтому не стал спрашивать, в честь чего это столь скорбные приготовления, а окинув взором женщин, хмуро спросил с порога:

— Баня готова — нет?

Несколько лет назад Сова как ветеран заполучила себе вставные челюсти. Надо сказать, весьма умные, ибо когда она злилась, то ровные, сияющие зубы все время норовили выпасть изо рта. А чтобы не случилось конфуза, бабка начинала их подсасывать, и этот звук сейчас показался зловещим шипением змеи.

— Явился! Баню ему! Может, еще твоих пристебаев из

НАТЫ попарить?

И с ненавистью глянула на дверь, за которой скрылись Волков с батькой Гуменником. Дед мысленно засуетился, но внешне себе не изменил.

— Не шали, Елизавета, — сказал, будто ледяной водой окатил.

— Ты сгубил Юрко! Ирод треклятый… Чтоб тебе в гробу кувыркаться, когда помрешь!

— Покувыркаться я и в гробу не против, — осторожно съязвил Куров, стараясь угадать, что же произошло. — Если только с тобой. Да думаю, в одной скважине нам тесно будет.

— Не ругайтесь, бабушка, — неожиданно вступилась Оксана. — Только вроде бы помирились… Что теперь? Видно, судьба такая…

Сова всхлипнула, и слезы, павшие на раскаленную сковороду, зашипели.

— В этих самых… в сириалах кажут… То сынок потерялся, то еще какой ребенок сховался. Или похитили… Когда находятся, то красивые, здоровые… А наш каков?…

— Это только в сериалах, — вздохнула Оксана. — В жизни вон как оборачивается…

— Может, обозналась? — безнадежно спросила бабка. — Может, затмение у тебя?

— Уж лучше бы затмение. — Оксана развалила луковицу ножом и принялась шинковать. — Глазам не верю, а сердце не обманешь…

От их недоговорок у деда вдруг левую руку зажгло, словно красный уголь схватил: неужто Юрко объявился?!

— Вы что как на похоронах?! — прорычал он. — А ну, замолкли обе! Оплакивают!

Они и впрямь на минуту присмирели, и Куров успел разглядеть, что уже готовые блюда никак не похожи на поминальные, по крайней мере рису с изюмом нет и вместе с ложками вилки разложены, которые по обычаю не дают — чтоб покойного не кололи. А вот салатов всяких уже довольно нарезано, и еще строгают, и главное, уже выставлена на стол откопанная бабкой и тщательно отмытая четверть с горилкой и подарочные за ударный труд в деле кастрации и осеменения хрустальные рюмки.

Значит, Юрко приехал!

По любому другому поводу Сова ни за что не выставила бы. Сдерживая внутренний клекот, дед лениво сунулся в бабкину горницу, потом не спеша сходил и заглянул в свою конуру за печкой — внука нигде не было. Оксана заметила его поиски и проговорила не глядя:

— В козлятнике он. Не идет в хату…

— Плохо звала!

— На коленях умоляла! А он бормочет, ничего не пойму. — Оксана подняла голову — в глазах стояли слезы, нос красный.

— А что ревешь-то? Радоваться надо!

— Это я от лука…

А бабка уже не знала, чем уесть Курова, и привела довод, совсем уж неразумный с ее стороны:

— Эх ты, еще дедом называешься. — Она жарила любимые Юрком яичные оладьи. — Родного внука не признал… «Шаман, шаман!» Сердца у тебя нет! И нюх потерял!

— А ты-то признала? — не сдержался от внутренней радости Куров. — Кто давеча прибежал — «муданта спойма-ла!»? А кто лукошком по морде ему? Молчала бы уж лучше.

— Хоть бы ойкнул! Обрадовался!

— Что мне ойкать? — ухмыльнулся дед и соврал на ходу: — Я как Юрко встретил на второй заставе, так сразу и узнал!

— Узнал?! И не сказал?!

— Нарочно не сказал… У самой, что ли, глаз нету? Вот и проверил твое женское чутье…

А сам в тот миг с ужасом подумал: что же это сотворилось с внуком, коли из здорового, румяного хлопца превратился тот в горбатого старика?

Сове возразить было нечем.

— Всю жизнь меня обманывал, — пожаловалась Оксане. — Хоть бы в старости пожалел…

— Думал поберечь тебя, дуру, — пробурчал Куров. — Да Оксанкины нервы. Еще напугаетесь…

Оксана вдруг бросила нож и уткнулась в передник.

— Сводите его в баню, Степан Макарыч. Может, отмыть да побрить — ничего будет… Может, обвыкнусь! — И заревела, теперь уже не от лука.

— Хватит выть! — приказал дед. — Баню-то истопили?

— Выстывает уж, подбросила недавно. — Сова присосала челюсти и пошла на мировую. — Юрку я белье приготовила… Да ведь не желает идти, забыл, должно. Они ведь в Якутии там бань не знают.

— Ничего, вспомнит… А где мое белье?

— А оно у тебя есть? У последних кальсон мотня драная.

— Не драная. Это для повышения боеготовности.

Дед еще для порядка покрутился по хате, взял ножницы, бритвенный прибор, после чего демонстративно, под молчаливым взором старухи скрывая дрожь в руках, отлил горилки в пол-литровую банку.

— Оладьи возьми, — сказала Сова и снова заплакала. — Может, вспомнит, так поест… От горе-то, горе. Дождались внука!