Читаем Музей. Архитектурная история полностью

Архитекторы и сегодня продолжают проектировать музеи – «белые кубы», идея музея как сакрального пространства – безупречно белого и лишенного всякого орнамента – сохраняет привлекательность, поскольку позволяет любой объект превратить в шедевр. Однако попытки исключить все внешнее по отношению к восприятию искусства часто приводят к появлению малоинтересных, безликих проектов, тогда как обращение к свету, масштабу, текстуре позволяет сконструировать сакральное пространство без уничтожения сущности музея.

Таким образом, под воздействием как внешних стилистических факторов, так и внутренних механизмов функционирования музея архитектура музея-храма трансформировалась из монументальных зданий, своим видом внушавших почтение к искусству, в гибкие, открытые, но зачастую безликие пространства, делая видимыми благодаря этой трансформации изменения, происходящие не только в музее, но и в культуре в целом.

Другим типом архитектурного пространства музея, изначально давшим толчок его развитию, затем отошедшим на некоторое время на второй план, а в XX в. переосмысленным и получившим новое выражение, стал кабинет редкостей.

Когда понятие «музей» стало впервые использоваться по отношению к частным собраниям предметов искусства и природных объектов, оно обладало отличным от современного содержанием. Целью этих собраний было удивлять и восхищать, в отличие от благочестивого и поучительного назначения религиозных коллекций. Некоторые современные музеи, чаще частные и обладающие небольшой коллекцией, за счет эклектичности своих собраний и отсутствия дидактической составляющей воспроизводят эти характеристики. Этот тип музеев продолжает традицию музеев – домашних собраний, существующих еще со времен Ренессанса и делающих публичным частное пространство.

Музей часто подвергается критике за то, что он обращен в большей степени к обществу, к государству, к отдельным социальным группам, а не к личности. Владимир Дукельский считает, что музей в лучшем случае воспитывает в человеке социальное, но никак не индивидуальное, и говорит о необходимости «вочеловечивания» музея. По мнению исследователя, искусственное, антропогенное пространство музея должно стать антропоцентричным, «необходимо преодоление публичности, массовости вопреки всем маркетинговым стратегиям»[105]. Современные кабинеты редкостей успешно решают обозначенную В. Ю. Дукельским проблему.

Специфика такого типа собраний диктует свои условия архитектурному облику их хранилища, поскольку проект составляется для конкретной коллекции. В отличие от постоянно навязываемой посетителям активности (форм времяпрепровождения помимо осмотра экспозиции) в большинстве крупных музеев, здесь поддерживается атмосфера интимности и тишины, а финансовая независимость позволяет отказаться от попыток увеличить посещаемость с помощью яркой архитектуры, ресторанов, магазинов и лекционных залов. Несмотря на эклектизм своих предшественников, современные версии кабинетов редкостей склонны ограничивать количество экспонатов, сосредоточиваясь на создании созерцательной атмосферы. Именно поэтому в большинстве своем это небольшие и неброские здания, лишь в некоторых из них есть кафе и книжные магазины. Эти индивидуализированные музеи, таким образом, с одной стороны, участвуют в развлекательном круговороте, а с другой – предлагают противоядие от кажущихся бесконечными и безликими крупных комплексных музеев.

В проекты некоторых музеев заложена прямая отсылка к ренессансным кабинетам и галереям. Характерный пример – Музей фонда Бейелер, построенный в парке XIX в. в городе Риэн, недалеко от Базеля, по проекту Ренцо Пиано. На территории парка находится старая вилла, где располагаются администрация музея, библиотека и ресторан, что позволяет сконцентрировать в самом музее только выставочные пространства и не создавать помех для наслаждения экспонатами. Музей представляет собой огромное здание, лишенное внутренних перекрытий, его фронтальный восточный фасад выложен красным кирпичом, вытянутая входная зона расположена вдоль всего здания, галереи внутри располагаются в три ряда. Собрание содержит произведения современного искусства от Клода Моне до Энди Уорхола, также, в соответствии с идеей коллекции, в большом количестве представлена ритуальная скульптура народов Аляски, Африки и Океании, выставленная вперемешку с европейским искусством. Совмещение различных категорий объектов является аллюзией на кабинет редкостей. Галереи разделены на помещения равной длины 36 футов (ок. 11 м) – идеальная длина для экспонирования объектов любого рода. Первый этаж, освещенный исключительно дневным светом, используется для временных выставок. Большинство стен и перекрытий музея белого цвета. Предполагалось, что стены музея должны быть подобны старым руинам и вызывать ассоциации с древними сооружениями. Идеей Пиано о том, что коллекция является доминантной и формирует пространство, движение посетителя и освещение, объясняется комплементарный характер данного здания по отношению к его содержимому.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука