Читаем Музей. Архитектурная история полностью

План здания – зигзагообразная форма, представляет разорванную звезду Давида, которая символизирует «ранение», но не уничтожение традиции еврейской культуры и религии во время Второй мировой войны. Автор назвал свой проект «Между линиями», так как он представляет сплетение линий немецкой и еврейской истории, разобщенной и катастрофичной. Звезда сама по себе была создана нанесением на карту довоенного Берлина известных адресов еврейских и немецких горожан и соединением этих точек в некую матрицу. Пространственная структура здания не имеет осевой композиции или симметрии, в ней нет баланса масс и четко выделенных этажей. Фасад покрыт титановыми и цинковыми листами, из которых выступают зигзагообразные окна. Они напоминают царапины и служат символами ран. Искривленные и рваные линии фасада заставляют посетителя почувствовать отсутствие определенности и дезориентацию в структуре здания, подготавливая его к лабиринту неопределенности и опасности. Более того, здание не имеет прямого входа, из барочного Коллегиенхауса оборудован переход, представляющий уходящую вниз, через плохо освещенную лестницу дорогу, которая является символом погружения в мир смерти.

Любое музейное здание должно иметь объем, полезные экспозиционные площади и надлежащее освещение. Поэтому для экспозиции Либескиндом были использованы огромные отрезки зигзагов здания, каждый из которых подводит к определенному этапу истории еврейского народа и раскрывает его в сложной геометрии интерьерного пространства, усиливая эмоциональное воздействие организацией света. В здании преобладают «копьеобразные объемы», узкие окна и пробитые в стенах беспорядочные «отверстия-знаки» не освещают, а лишь пропускают острые, тонкие лучи, вызывая ассоциации еврейского существования «в тени». Необычную форму музею придает не только зигзаг в плане, перечеркнутый прямой, но и лестница-диагональ, объединяющая пять этажей музея, наклонные стены и пандусы, грубый открытый бетон[115].

Основная часть здания состоит из пустых пространств, недосягаемых для посетителя и обозримых с нескольких мостов. Пустые пространства символизируют абсолютное отчуждение, обозначают еврейскую жизнь, удаленную от города, болезненное отсутствие, проникающее в наше настоящее. Они могут быть также проинтерпретированы более универсально как символ небытия, на которое – хотя оно и не репрезентуемо само по себе – указывает отсутствие каких бы то ни было объектов и пустые стены.

Музейные средства предлагают многочисленные пространственные эффекты, вызывающие чувство крайней нерешительности и неопределенности. Из подземного этажа проложено три дороги, которые символизируют основные исторические пути еврейского народа. Одна из них – «лестница в никуда» ведет к «башне Холокоста», где с помощью пространственных и архитектонных приемов рассказывается о трагедии еврейского народа. Башня представляет собой камеру из бетона с захлопывающейся с грохотом дверью, которая, по замыслу Либескинда, должна извещать посетителя о начавшемся отчуждении евреев от общества. Вторая дорога ведет к пространству за пределами здания, названному архитектором Садом Изгнания. Оно создано на небольшом скошенном четырехугольном пространстве и заполнено рядами массивных бетонных колонн с оливами на вершинах, которые производят впечатление падающих. Сад символизирует жизнь, которая недостижима, здесь человек теряет ориентацию в пространстве, подобно эмигранту, оказавшемуся без ориентиров в новой непривычной жизни. Третий коридор – дорога жизни, путь продолжения. Она создает образ долгого пути еврейского народа и направляет поток посетителей через «лестницу непрерывности» к основным экспозициям музея[116]. Сквозь лабиринт пустых и темных пространств, символизирующих небытие, посетитель попадает к свету: бытие открывается через опыт полной потери. В результате появляется призрачная надежда. «Этот музей – новый символ надежды. Он подчеркивает необходимость создать другую – этническую – архитектуру в XXI в., которая базируется на фундаментальных трансформациях политического, культурного и духовного опыта»[117].

Деконструктивистская архитектура Либескинда ведет к «разрушению» форм, на их основании посредством новой организации элементов происходит перестройка архитектурного «космоса». Процесс разборки компонентов и введение деструктивной поэтики в музейный предмет может также интерпретироваться в русле взглядов Вальтера Беньямина, писавшего, что руины символично представляют историю. Однако они имеют и более позитивное значение. Как замечает Наоми Стед, их метафора «заключается в эстетике руин как объекта и позволяет прочитать их как процесс, способ демистификации и разоблачения фальшиво утверждаемого видения реальности и истории»[118]. «Историографичная» архитектура и музей сами по себе дают возможность размышления над историческими интерпретациями того, как прошлое было потеряно навсегда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Мифы и легенды рыцарской эпохи
Мифы и легенды рыцарской эпохи

Увлекательные легенды и баллады Туманного Альбиона в переложении известного писателя Томаса Булфинча – неотъемлемая часть сокровищницы мирового фольклора. Веселые и печальные, фантастичные, а порой и курьезные истории передают уникальность средневековой эпохи, сказочные времена короля Артура и рыцарей Круглого стола: их пиры и турниры, поиски чаши Святого Грааля, возвышенную любовь отважных рыцарей к прекрасным дамам их сердца…Такова, например, романтичная история Тристрама Лионесского и его возлюбленной Изольды или история Леира и его трех дочерей. Приключения отчаянного Робин Гуда и его веселых стрелков, чудеса мага Мерлина и феи Морганы, подвиги короля Ричарда II и битвы самого благородного из английских правителей Эдуарда Черного принца.

Томас Булфинч

Культурология / Мифы. Легенды. Эпос / Образование и наука / Древние книги