Музей «Калифорния»

Сюда игрок попадает в самом начале — выкинув костяшкой шестерку. Для этого в нем заключают союз пять устойчивых элементов: 1) видимые: воздух, огонь, вода и земля; и 2) невидимый — эфир; их союз обеспечен фокусом сознания, и вшестером пять элементов и сознание позволяют игроку войти. Каждое рождение — это завязь игры, предмет же конечного вожделения игрока — космическое сознание, то есть то, с чего он начал, еще не вступив в игру. Нет другого направления, цели или смысла играть в игру, кроме возвращения. Игра настолько проста, что лишь желает закончить цикл, завершить саму себя. Рождение — ключ, он отпирает врата игры, и игрок входит в бесконечное путешествие, нацеленное на то, чтобы завершиться.

Единица восхваляет солнце, единица принадлежит солнцу, которое, в свою очередь, отвечает за рождение планеты и любой жизни на ней».

Голос цифр поселил во мне тревогу, я впервые всерьез забеспокоился: могли ли люди, дети матушки синеглазой, зеленокожей, из недр земли рожденные, грязные и напуганные шорохами и приливами, наблюдающие за постоянной смертью новорожденных и безнадежностью, выйти из цепких лап стихии и прийти за мгновение к столь чистой и совершенной концепции, как цифра?

Могли изобрести элегантность единицы в сравнении с исчезающей, мерцающей, несуществующей двойкой?.. Прийти к тройке, появляющейся там, где выраженная, твердая единица и плакучая, водянистая двойка соединены?..

И даже если само понятие количества еще могло попасться им на глаза, то как дальнейшая математическая стройность умножения, деления, распада недостаточно совершенных цифр и разная сила в них, — могла ли вся эта гениальная простота пустить корни в примитивном, стонущем под гнетом смерти разуме?.. Или же я попросту ничего не понимаю в том, как ранние люди были устроены?

Той же тревожной ночью, в том же в дождливом Бостоне:

« Number eight. Avarice.

…но тщеславие [предыдущая цифра — семь] заставит игрока на следующем ходе испытать алчность. Он станет так одержим иллюзией отделенности от других, что никакое утоление желаний не окажется достаточным. „В конце концов, — подумает игрок, пораженный тщеславием, — я настолько лучше других, что я заслуживаю всего, чем они обладают“. Тем самым в этой игре хвост алчности сплетен в крепкий узел с хвостом зависти — зависть, порожденная тщеславием, приведет игрока в пасть алчности.

Наконец-то игроку откроется способность возненавидеть всей чернотой сердца других игроков: вот он стал слишком хорош, чтобы быть одним из них, а имущества у них куда больше, чем то, что они могли заслужить. Значит, есть причины, почему все, что они имеют, должно перейти к нему. Игрок делается озлобленным и жаждет чужого. В конце концов алчность становится одержимостью более злобной и ненасытной, чем жадность, потому что заставляет жаждать большего, чем просто материальные вещи: она толкает к желанию забрать чужое положение, славу, семью… Алчность — словно умноженная на зависть жадность, и эта змея лишь становится сильнее по мере того, как игрок пытается удовлетворить ее, а затем его настигают болезни.

Вот почему число восемь почти всегда теряет, когда происходит его умножение. Так, восемь, помноженное на единицу, еще остается восьмеркой, но, уже будучи помноженным на два, — „теряет“. Посмотри сам: 8 × 2 = 16, 1 + 6 = 7; то же самое происходит при всех последующих умножениях (8 × 3 = 24 = 6, 8 × 4 = 32 = 5 и так далее). И лишь когда восьмерка достигает последней цифры ряда — девятки, символизирующей завершение и совершенство, — она в состоянии вырваться из этой ловушки и одолеть свою тянущую вниз природу: 8 × 9 = 72, 7 + 2 = 9. Поэтому игроку, в конце концов, не стоит бояться даже столь темного порока, как алчность. Всегда все пройдет, чем бы оно ни было. Слабость однажды убывает, и на ее месте рождается сила, но и в центр силы рано или поздно приходит перемена, и сила сменяется слабостью. Поэтому в перспективе любого роста таится разложение, а любое уменьшение означает, что где-то и когда-то произойдет увеличение. Никогда и ничего не бывает потерянным окончательно, сама природа противится этому, неизменен лишь сам закон непрерывных изменений.