Музей «Калифорния»

Урок, казалось, выучен полностью, и у учителя нет причин не вернуться, но странно — не выходил он больше из звездного молчания. Боль сердца, усталость ума сделали меня куда менее уверенным и острым, и я на мгновение поддался слабости, поддался легкому дуновению ветерка: «Просто побудь в пустыне…» Просто помечтай, как сложилось бы твое существование, не будь голоса, убеждавшего, что он всегда в ответе и всегда правит волной, на которой вы путешествуете. С ним в краткий миг прозрения вы сходитесь между другими двумя волнами: нисходящей и восходящей, — на другие волны вам никак с ним не попасть, это же невозможно — ты взял свою волну, ею и следуй. Только так, не правда ли?.. «А если нет, — голос учителя стал возвращаться, когда я оставил попытки возражать ему, — то значит, следуете вы из одного небытия и беспамятства в следующее, последнее, и ничегошеньки от вас не останется, и вся драгоценность виденных сегодня звезд, в небе ли, в глазах ли возлюбленной — целиком останется за пределами исчезновения, а ничего, кроме неизбежности исчезновения, превращения, не предопределено».

«И еще представь, — соблазнял, будто не старый рыжеватый бородач, а змей зеленый, с матушкой нашей плетущий узор интриги против ума, — что было бы, не говори голос хоть минуту?» Ты боишься, что утратишь сразу вкус, или нюх, или осязание… Что не сможешь касаться песчинок и камней, на которых стоим, что не будет колебаться в ноздрях легкий аромат цветущего зеленого кактуса, что крик случайной птицы не пройдет через тебя и не всколыхнет приятным воспоминанием… Что ничего не напомнит тебе тогда, что человек — хозяин и раб чувств, властелин призрачной крепости ощущений, в которой главные поводы к пиру — вкус к пище и голосу. Он подсовывает, карта за картой, довод за доводом — в сумме это лишь причины сцепиться с собою накрепко, как ты никогда не будешь сцеплен ни с одной любовницей [да и не нужно так цепко людям любить друг друга, если вышли уже из невинной первой страсти], что ты спятишь и потеряешь главное оружие, если только перестанешь называть его собой. Но правда в том, что только впервые ты отдохнешь, когда на миг бросишь слушать его и обратишься в настоящий космос, в настоящее чувствование, которое только видел неясно в переходах теней на картинах, во вздохах между строчками действительно великих книг, в ритме музыки, которой доводилось приподнимать тебя. Просто попытайся не слушать его, это безопасно, я подстрахую тебя, я не дам тебя в обиду, я помогу тебе вернуться, как только ты вновь испытаешь страх…

Но страх — это его главный друг, а не твой.

И учитель записал мне простую правду о том, где мое место, и где место придумавшего меня, и почему нам никогда здесь не встретиться, как никогда не встречаются автор книги и ее герой, даже если первому кажется, что он придумал последнего.

Первый мой учитель, профессор Макс, говорит:

«Here is a DNA-centered creation story.

In the beginning, was the Word, and the Word was with God, and the Word was TTAGGGTTAGGGTTAGGG.

The idea is that DNA is linear, one-dimensional.

Then two strands pair, creating a flat 2‐dimensional surface.

Then DNA twists into a helix and the helix is super-twisted into chromatin structures.

And this way the higher dimensional consciousness enters into the 3D universe.

From a certain perspective, the rest of the universe is created from the DNA sequence.

In other words, God creates the 3D world by fri st specifying a genomic sequence, then this sequence is folded into a 3D shape, this 3D shape creates an illusion of a body and everything surrounding it. So for each individual experience, the universe is recreated.

This recreation starts with the genomic sequence, and then the rest of the illusion of the universe is created by this genomic sequence.

God enters the physical universe via our genomes and experiences it via our eyes.

Same with plants and other life forms.

Planets and stars might have their own DNA. The DNA of stars is unlikely to be made of atoms, it must be in some other form, made of star energy».

Вообще знаешь, как говорят? Вроде бы самое сложное — ухватить то, о чем думаешь. Но в моем мирке оказалось самым страшным признаваться в том, что я чувствую, во что верю, узнавать сперва, что веры (кроме веры в математическую силу, побеждающую всегда меньшую силу) нет вовсе, что ей предстоит медленное, мучительное прорастание, а затем неизбежный, еще более ужасный выход.

Все иррациональное, не подсчитанное умом казалось мне постыдным и рыхлым. Верить по-своему, выбрать свое — то, что именно твой путь идеально обрамляет. Разве так можно? А ведь здесь, похоже, свободы больше, чем в самой левой или самой правой стороне политического спектра или даже в выборе между предустановленными классическими верованиями. Я замер.