Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

В музеях Тель-Авива и Иерусалима почти нет классики, зато очень качественные импрессионисты и постимпрессионисты, в которых еврейские банкиры любят вкладывать деньги.

Скажите мне, с чего начинались те или иные коллекции, и я скажу вам, что в грезах и тревожных снах думает о себе все еще обладающий ими населенный пункт.

Если задуматься, то, по сути, весь сосредоточенный в Галерее Академии нескончаемый многоступенчатый оргазм апофеоза цвета и света, бисквитных форм и декоративно-прикладного беспредела, воспринимаемый нами слоеной пряной экзотикой, местный аналог Третьяковской галереи. Это как какой-нибудь Музей д’Орсе, лавка продуктов местного урожая. Главный карьер по добыче венецианской живописи, живорожденной и по-прежнему животворящей.

Ну да, «выставка достижений народного хозяйства» в самой что ни на есть разработанной (отработанной) области. Кажется, именно искусство, а не «романтика» или «геометрия каналов» – главные манки для туриста, уже через неделю пребывания невольно превращающегося в паломника.

«…От фонтана к фонтану, от церкви к церкви – так иголка шаркает по пластинке, забывая остановиться в центре…»[34]

Хотя и «романтика» – это же тоже любовь, сублимированная, переработанная культурой и закодированная в конкретность пространства, в набор стереотипных формул (Казанова – карнавал – декаданс – «Смерть в Венеции»), которые уже не обойти. И работать с которыми следует без высокомерия.

Не осознав этого, в Венецию чаще всего едут за венецианской живописью, что сближает культурные туры с гастрономическими. Венецианская живопись, растащенная за века на приемы и «цветовые решения», напитала собой мировую культуру, растворилась в ней почти без остатка, парадоксальным образом так и оставшись локальным явлением.

Стремление оказаться в аутентичном ландшафте «без машин» и зданий «из стекла и бетона» оборачивается стремлением хотя бы прикоснуться к утопии, максимально возможной в «городе искусства». Точнее, в том, что от него осталось.

Только здесь, вероятно, и можно попасть «внутрь картины», внутрь невозможной более тишины и цельности восприятия, навсегда надколотого опытом.

Если что-то следует искать в местных художественных залах, так это следы гармонической полноты, невозможной за ее тихими, погруженными в лабораторную чистоту стенами.

Именно Венеция таким искусным и искусственным образом ближе всего оказывается к центру арт-утопии, огороженной лагуной.

И то, что к ней в нагрузку выдается тяжелый, разбухший от постоянной влаги город, можно воспринимать не как отягощение, но как бонус.