Музыка боли. Образ травмы в советской и восточноевропейской музыке конца XX века

Противоречие между экспрессией и молчанием вынуждает нас обращаться к сопредельной эпистемологической проблеме: как мы понимаем реальность? Травма сокрушает память, и человеку приходится жить с пробелами в воспоминаниях и нарушениями восприятия. Психология часто предписывает в таких случаях обращение к психотерапевту, попытки проговорить и обозначить проблему. Тем самым человек может восполнить недостающие факты и примириться с травматическим событием. Однако здесь мы сталкиваемся с неизбежными преобразованиями и даже фальсификациями того, что произошло «на самом деле». Рассматривая феномен физической боли, Скарри указывает на схожий эпистемологический тупик: боль крайне сложно облечь в слова, но именно рассказ о боли позволяет делиться знаниями, облегчать страдания и добиваться социальной справедливости. Впрочем, с болью связана еще более тонкая тема: Скарри подчеркивает, что люди, испытывающие боль, уверены в этих ощущениях, тогда как боль другого человека, даже находящегося рядом, неизбежно вызывает сомнения у окружающих³. Насколько точно мы можем знать, что ощущают другие? Вероятно, Шестая соната для фортепиано Уствольской наиболее открыто взаимодействует с этой проблемой познания. Произведение не столько изображает страдания, сколько ставит человека в ситуацию, когда он не может не ощущать дискомфорт. И если перед исполнителем собралась внимательная аудитория, многие, следя за действиями пианиста, наверняка обратят внимание на его телесные ощущения. Абуладзе в «Покаянии» работает с аналогичными эпистемологическими сложностями, пусть и иным образом. Режиссер использует «Tabula Rasa» в двух сценах, посвященных утрате и скорби, и стремится через музыку передать эмоциональное состояние героинь. Однако то, как различные персонажи реагируют на показания Кетеван Баратели, подчеркивает вариативность реакций на боль другого человека. Эти вопросы неоднократно поднимаются на протяжении всей книги, но я чаще всего склонна сдвигаться от эпистемологии к герменевтике, от познания к интерпретации. «Покаяние» в этом смысле – яркий пример. Абуладзе хочет, чтобы зрители узнали о травме, которую пережило семейство Баратели (соответственно, и о травмах реальных людей, подвергшихся репрессиям при Сталине). При этом с помощью «Tabula Rasa» и разных кинематографических приемов режиссер стремится интерпретировать суть боли, которую испытывают герои. Жертвы сталинизма, в особенности женщины и дети, показаны как невинно пострадавшие. Кинокартина призывает воспринимать их страдания как достойные общественного оплакивания. Когда мы, используя разнообразные средства, пытаемся преодолеть эпистемологический разрыв и рассказать что-то о нашей травме, утрате и боли другому человеку, тот в любом случае вынужден интерпретировать сущность наших переживаний и соотносить их с собственными ощущениями.