Музыка души

Петр Ильич ждал встречи одновременно с нетерпением и страхом. А вдруг он опять разочаруется, как это было с Толстым?

И вот появился гость – приятной внешности молодой человек лет тридцати, с небольшой бородкой и зачесанными назад пышными темно-русыми волосами.

– Антон Павлович Чехов, – представил Модест. – Мой брат – Петр Ильич Чайковский.

Они улыбнулись друг другу, пожав руки.

– Давно мечтал познакомиться с вами, – признался Антон Павлович.

– Как и я.

За завтраком разговор зашел о рассказах Чехова, которые читал Петр Ильич. И он воспользовался возможностью лично выразить автору свое восхищение. В свою очередь, Антон Павлович заявил о своей любви к его музыке. Чехов оказался человеком скромным, приятным в общении и, как и говорил Модест, с замечательным чувством юмора и острым умом. Расстались они добрыми друзьями.

Вернувшись во Фроловское, Петр Ильич немедленно принялся за сочинение «Спящей красавицы». Он торопился сделать как можно больше до начала турне, усилием воли добиваясь быстроты работы, что сильно сказывалось на нервах. Наверное, следовало бы отказаться от концертной поездки в январе и спокойно, не спеша, заняться балетом. Но было как-то неловко отклонять заграничные предложения.

К Рождеству Алексей притащил из леса небольшую елочку и с увлечением занимался ее украшением. А в сам праздник по возвращении с ночной литургии он с хитрым выражением заявил:

– Загляните под елку, Петр Ильич.

Тот вопросительно посмотрел на слугу, но Алеша отказался объяснять, состроив загадочную физиономию. Пожав плечами, он зашел в гостиную. Неужели Алексей решил приготовить ему подарок?

Но то, что он увидел, явно не могло быть  подношением слуги. Под елкой лежала переплетенная лентой высокая стопка книг в красном переплете. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не книги, а ноты – полное собрание сочинений Моцарта. От восторга Петр Ильич глазам не мог поверить. Кто же сделал ему столь роскошный драгоценный подарок?

– Это вам от Юргенсона, – пояснил довольно улыбавшийся Алексей, зашедший в комнату следом за барином.

Ну, конечно! Кто еще кроме него мог додуматься преподнести такой необыкновенный дар! Петр Ильич уже не в первый раз подумал, что ему невероятно повезло с издателем. Только такой внимательный друг, как он, мог позаботиться о столь невероятном сюрпризе. Петр Ильич был счастлив, словно ребенок, и, позабыв обо всем, прямо на полу рядом с елкой принялся листать драгоценные партитуры.

– Кушать-то пойдете? – с доброжелательной усмешкой спросил Алеша.

– Да-да, я сейчас. Накрывай пока, – кивнул он, не отрываясь от своего занятия.

Алексею пришлось звать его к столу несколько раз, пока он с сожалением не оторвался от нот.

***

Наступил январь, а с ним – новая концертная поездка по Европе. Снова суета, напряжение нервов, безумная тоска и усталость. С утра до вечера Петр Ильич только и думал о том, как дожить до восьмого апреля, когда все закончится. «Спящую красавицу», к которой он успел написать до отъезда две первые картины, пришлось отложить.

Кельн и Франкфурт оставили приятные впечатления. Мог ли он подумать, что во второстепенном немецком городе, каковым являлся Кельн, найдется первоклассный оркестр? Местный капельмейстер Вюльнер ценой больших усилий сумел организовать превосходнейший огромный оркестр, который удивил и восхитил Петра Ильича с первых же тактов. Труднейшее скерцо Третьей сюиты они с листа сыграли так, будто раз десять перед тем уже репетировали!

Столь же замечательных музыкантов нашел он и во Франкфурте. В обоих городах Петра Ильича ждал шумный успех, и даже пресса была вполне доброжелательна.

Зато Дрезден принес разочарование и злость на Вольфа, не предупредившего о том, что оркестр здесь совсем плохой. Если бы Петр Ильич знал это с самого начала, выбрал бы другую программу – не столь сложную, – а не Четвертую симфонию и Первый концерт, требующие от музыкантов виртуозности. Он измучился на репетициях, да и концерт прошел шероховато. Несмотря на это, дрезденская публика встретила его бурными овациями и приветственным тушем.

Странным образом он нигде так не понравился как дирижер. Пресса единогласно восхищалась «величавым спокойствием, уверенностью и тонкостью» его управления оркестром. В то время как сам Петр Ильич во время концерта страшно волновался и дирижировал, не помня себя.

В Берлине встретили холоднее. После «Франчески да Римини» он даже явственно слышал несколько энергичных свистков. Однако ж вальс в Серенаде для струнного оркестра бисировали, и в целом все сошло хорошо. Провал «Франчески» не слишком огорчил Петра Ильича. Он стремился не к тому, чтобы русское произведение вызывало безусловное одобрение, а к тому, чтобы русская музыка интересовала иностранцев. Интерес же присутствовал несомненный.

В Женеве на него напала ностальгия. Так живо вспомнилось, как тринадцать лет назад он жил здесь с семьей сестры. Совсем маленькие мальчики, Таня и Вера с красными от бегания по холоду руками… Обеих уж не было в живых…