Музыка души

Дом во Фроловском оказался пригоден для обитания только в сухую и жаркую погоду. Чем ближе была осень, тем больше сырости появлялось в комнатах – особенно по ночам. К почти не прекращавшейся все лето простуде прибавилось переутомление от спешки закончить партитуру симфонии. В результате Петр Ильич слег с жаром и даже некоторое время думал, что у него начинается тиф. К счастью, обошлось.

К середине августа покончив с симфонией, довольный проделанной работой, он уехал в Каменку. Три года Петр Ильич не был у сестры! Саша сокрушалась, что он отдалился от них, да и все в Каменке жаждали его видеть.

Садясь в вагон, он получил давно ожидаемый сценарий «Спящей красавицы», который уже отчаялся увидеть до отъезда. Как раз по пути его и просмотрел, восхитился и немедленно загорелся писать музыку.

Стоило Петру Ильичу выйти из фаэтона перед главным домом, как его тут же окружили родные. Первой, конечно, брата приветствовала Саша.

– Наконец-то, Петичка, ты добрался до нас! Тебе должно быть стыдно – совсем нас забыл!

– Каюсь-каюсь, – полушутливо-полусерьезно повинился он, с радостью отметив, что сестра заметно поправилась. – Обещаю в будущем исправиться.

Несмотря на радость от свидания с дорогими людьми, сама Каменка, как местность, показалась необыкновенно противной. В последнее время Петр Ильич слишком привык быть в одиночестве и свободно распоряжаться своим временем. А здесь немедленно закружила суета: то надо идти в большой дом, то кого-нибудь видеть у себя, постоянное пение прачек и солдат прямо под окнами… Всего за пару дней он страшно устал и не переставал изумляться, как прежде проводил здесь по несколько месяцев. Да еще и работать умудрялся.

Ужинал Петр Ильич в большом доме, где стало гораздо тише, чем прежде: мальчики уехали учиться, и из детей оставалась только Тася. В один из таких вечеров он и узнал ужасные известия из Парижа, где жила с мужем племянница Вера. Саша тогда ушла спать пораньше, и Лева подробно рассказал о тяжелом состоянии здоровья дочери:

– У Веруши туберкулы в легких и кишках. Коля пишет, что она тает как свечка, и надежды нет. Я хочу ехать в Париж, – немного помолчав, он тяжело заключил: – Прямо не знаю, как сказать Санечке. Пока мы скрываем от нее всю правду, но боюсь, она догадывается.

Известие потрясло Петра Ильича, и вечером в своем домике он пролил немало слез, думая о бедной племяннице. Жаль было совсем молодую, замечательную женщину, у которой останутся малолетние сироты. Но больше всего страшно за сестру: как-то она перенесет новое горе, когда недавно похоронила старшую дочь?

Порой Петр Ильич думал, что как единственно свободному из близких, ему следовало бы ехать в Париж. И даже несколько мучила мысль, что он этого не делает. Но множество причин – хотя он не мог не признать, что все они были эгоистического свойства – заставляли выжидать крайней необходимости.

С тяжелым сердцем, в беспокойстве о Саше и Леве, Петр Ильич через неделю покинул Каменку.

За время его отсутствия в кабинете фроловского дома сделали камин и повсюду вставили новые рамы. Стало гораздо теплее, дом приобрел необыкновенно симпатичный вид. По дороге Петр Ильич заехал в Москву, где новая симфония произвела настоящий фурор. Все московские приятели дружным хором уверяли, что это лучшая его вещь. Особенно же радовал энтузиазм Танеева – Петр Ильич бесконечно дорожил мнением бывшего ученика. А он-то воображал, что симфония никуда не годится, и со страхом представлял, как от него станут деликатно скрывать, что это пакость!

Всю осень он заканчивал «Гамлета», делал корректуру Пятой симфонии и готовился к концерту, который должен был состояться пятого ноября в Петербурге. Стояли чудесные солнечные дни, и с грустью он думал о том, что скоро придется расстаться со своим тихим убежищем, с ежедневными прогулками и уединением и вновь погрузиться в нервотрепку концертной жизни.

Накануне концерта Петр Ильич сильно нервничал. Однако, начав дирижировать, увлекся, забыв все страхи: впервые слышать свое новое сочинение в концертном исполнении – было в этом нечто необыкновенное, почти волшебное.

Как только прозвучал последний аккорд и автор-дирижер опустил палочку, зал взорвался шумными овациями – и со стороны публики, и со стороны оркестра. Музыканты исполнили троекратный туш, под который одновременно счастливому и смущенному Петру Ильичу слушатели подносили цветы, а депутация Филармонического общества – приветственный адрес на художественно украшенном пергаменте: об избрании его в почетные члены общества.

Чувствовавший себя больным от нервного перенапряжения еще накануне концерта, после него Петр Ильич слег окончательно и несколько дней не мог прийти в себя. Ненавидевшая его петербургская пресса, конечно, обругала. Писали и о недолговечности его сочинений, и об истощившемся таланте. В общем, все как всегда. Зато публика встретила Пятую симфонию с теплом и любовью, первое исполнение прошло с очевидным успехом.