Музыка души

– Плевать на Стасова с Щербачевым. Давай помнить, что там Глинка. На Публичную библиотеку я смотрю как на хранилище, доступное людям на столетия и даже на тысячелетия.

Петр Ильич покачал головой:

– Всем своим благополучием я обязан петербургскому театру. Мог ли я отказать Всеволожскому, когда он просил рукопись «Пиковой дамы» для только что приведенной в образцовый порядок библиотеки? Я не придаю своему манускрипту ни малейшей цены, и мне так легко, отдав его, хотя бы некоторым образом выразить благодарность за все, чем я театру и лично Всеволожскому обязан.

– А это ты зря, – возмутился Юргенсон. – Вот Аренский, тот относится к своим рукописям иначе: он глубоко убежден, что их будут ценить на вес бриллиантов…

Петр Ильич не мог не улыбнуться на это заявление:

– Ну, Аренский… – но тут же снова посерьезнел, с каждым словом горячась все больше: – Извини, но я обещал и сделаю это. Если тебе это неприятно, то мне очень, очень жаль. Однакож не пытайся уговаривать меня не исполнить данного слова. Если же по закону я не имею права помимо издателя распоряжаться своей рукописью, прошу тебя по-дружески на сей единственный раз это право мне уступить. Если же нет, мне придется месяца три переписывать собственной рукой партитуру.

– Бог с тобой! Ни единой секунды я не думал основывать свою просьбу на праве, – удивленно воскликнул Юргенсон. – Не ожидал, что ты примешь ее так близко к сердцу. Знаю-знаю, как ты относишься к своим рукописям, но все-таки хотел бы, чтобы ты берег их для моего кладохранилища.

– Я постараюсь, – вздохнул Петр Ильич.

Он не понимал страсти издателя к собиранию его манускриптов, но обижать друга не хотелось.

Дома он сразу же приступил к сочинению секстета для струнных инструментов. Его о том давно просило Петербургское квартетное общество. Работа шла тяжело: ужасно затрудняла новая форма изложения. Все время казалось, что настоящих шести голосов нет, а сочиняет он для оркестра, только перекладывая на шесть струнных.

Тем не менее к концу июня Петр Ильич вчерне закончил секстет, и остался им доволен. Отпраздновав именины с московскими друзьями и клинскими знакомыми, он поехал к певцу Фигнеру, чтобы пройти с ним «Пиковую даму». Тот сначала собирался сам прибыть во Фроловское, но упал с лошади и сломал ключицу.

***

Небольшая усадьба Фигнеров, окруженная молодым лесом и невероятно живописным садом, воплощала мечту Петра Ильича. Как бы хотелось поселиться в подобном месте!

Он вышел из кареты возле громадного дома из белого камня с классическими колоннами и широкой лестницей у парадного входа. Николай Николаевич и Медея Ивановна восторженно встретили его и немедленно принялись наперебой хвалить «Пиковую даму». Фигнер о своей партии говорил даже со слезами на глазах, что весьма обрадовало Петра Ильича: если исполнителю главной роли она нравится до такой степени – это верный залог успеха оперы.

Дальнейшее общение с певцами, в гостях у которых он провел сутки, воодушевило еще больше. Он восхитился чуткостью, художественным тактом и талантом, которые Фигнер проявил при первом же поверхностном знакомстве с партией Германа. Петр Ильич уверился, что исполнение будет превосходно.

– Единственное, что я хотел бы изменить, – сказал Фигнер, когда они закончили беглый просмотр оперы, – это бриндизи. Оно слишком высоко написано, да еще и стоит в самом конце. Я не смогу петь, не терзаясь страхом квакнуть. Не могли бы вы транспонировать его на тон ниже?

Петр Ильич не любил переделывать номера в готовой опере, но не мог не признать справедливость замечания Фигнера.

– Хорошо, я переделаю.

– И еще одно. Я знаю, предполагалось, что Лизу будет петь Мравина, но нельзя ли ее заменить Медеей – хотя бы на первом представлении? Я с ней уже спелся – мне будет проще и приятнее.

Обижать Мравину, во многих отношениях удовлетворявшую партии Лизы, не хотелось. Но, с другой стороны, следовало сделать так, чтобы Фигнер чувствовал себя на премьере удобно, а они с женой безупречно спелись, и Петр Ильич мог убедиться, насколько верно он улавливает все, что нужно, дабы партия Лизы выдвинулась на первый план. Так что он согласился и на это, пообещав уладить вопрос со Всеволожским.

Ради просимой Фигнером переделки пришлось съездить в столицу: новый вариант требовал новой оркестровки, а партитура уже переписывалась на голоса в театральной конторе.

Как же Петербург был прекрасен по сравнению с Москвой! Великолепная Нева, чистый воздух – а в Москве летом просто невозможно жить из-за ужасных гигиенических и санитарных условий. Бывший прежде убежденным москвичом, в последнее время Петр Ильич начал более любить Петербург, чему способствовали и напряженные отношения с Сафоновым.